Стрижи - Фернандо Арамбуру

свою жену!» А ведь могут и выставить на публичный позор, показав по телевизору, назвав имя и фамилии, пока меня, как преступника, будут заталкивать в полицейскую машину.

До утра я так и не смог сомкнуть глаз.

26.

В следующие дни у нас в доме царил покой, и я даже подумал: «Интересно, а вдруг мы с ней заключим мирное соглашение?»

Тогда же к нам вдруг заявилась Ольга, которой якобы срочно понадобилось в туалет. Всего на пять минут, не больше. Мы с Амалией условились, что она будет держать свою подругу, любовницу или как там еще ее можно назвать, подальше от нашей квартиры. В обмен я пообещал не сообщать (она предпочитала глагол «доносить») ни нашему сыну, ни ее родителям об истинном характере их отношений.

В тот раз Амалия и Ольга договорились встретиться у подъезда, чтобы потом вместе отправиться в театр «Маравильяс», а так как Ольге вдруг приспичило, она позвонила по домофону и спросила, можно ли зайти.

Таким образом я мог увидеть, как изуродовали ее лицо.

Короче, обе, хотя был вечер, нацепили темные очки и постарались спрятать синяки и ушибы под густым слоем макияжа. Перед тем как выйти, они попросили меня сфотографировать их в прихожей. И потешались над своим видом, желая сохранить на память забавный снимок. А я подумал: «Если для полного счастья вам достаточно, чтобы кто-то проломил вам башку, могли бы обратиться ко мне».

В глазок я видел, как они ждут лифта, и, слыша их веселые голоса, подумал, что скоро в моем почтовом ящике окажется новая обвинительная записка, написанная столь же несведущим, сколь и коварным человеком. Анонимка пришла спустя несколько дней. Тем не менее ее содержание было совсем не таким, как я ожидал.

Да будет тебе известно, что их избили за то, что они целовались взасос в публичном месте, где не все желают любоваться на такие сцены. Не веришь, спроси у своей жены, если, конечно, до сих пор считаешь ее женой.

И я, само собой, спросил у Амалии, правда ли, что на них напали именно по причине, указанной в анонимке. И тут же наш хрупкий супружеский мир разбился вдребезги. Амалия решила, что я за ней шпионю, а записка – результат каких-то моих хитрых трюков. И хотя я стал убеждать ее, что и не думал притворяться обиженным из-за того, что она мне не поверила, она мне не поверила.

27.

Это должно было случиться и случилось, несмотря на все предпринятые мной меры.

Я уже две недели не был с Пепой в парке. Во время прогулок избегал наших обычных маршрутов, то есть вел себя как человек, которого предупредили, что он занесен в черный список некой криминальной группировкой. Но все эти предосторожности не помогли. Если жизнь чему-то меня и научила, так только тому, что, когда женщина решает добиться своего, существует высокая, просто высочайшая вероятность успеха. Она пустит в ход хитрость, упорство, расчет и терпение – и победа будет за ней. А если у нее к тому же есть бесценный помощник? Наверняка есть. Ладно, рано или поздно я все узнаю.

Она уже проведала, что я живу в этом районе, однако пока еще не выяснила, на какой улице и в каком доме. И непременно выяснит. Это вопрос нескольких дней, а то и часов. Но тогда мне уже некуда будет от нее спрятаться.

Ближе к вечеру я отправился на рынок на площади Сан-Кайетано. Уже давно именно среда отведена у меня для закупки свежих продуктов. В среду я заполняю вазу для фруктов, покупаю рыбу, мясо и зелень, поскольку отдаю предпочтение натуральной еде перед упаковками из супермаркета.

Народу на рынке было мало. Я по-свойски спрашиваю торговца рыбой, что он посоветует мне взять на ужин.

– Бери вот этого горбыля.

Он чистит рыбу, заворачивает в специальную бумагу, кладет в пластиковый пакет, добавляет уже от себя горсть альмех на случай, если я захочу приготовить рыбу в соусе, берет деньги (за альмехи – нет), и я двигаюсь к выходу. Неожиданно рядом с угловой фруктовой лавкой я вижу Агеду – она стоит и улыбается, укутанная в несколько слоев одежды. И даже не изображает удивления. Собаки с ней нет. Мне показалось, что на сей раз она чуть больше озаботилась своим внешним видом. И тем не менее бедняжка лишена малейшего намека на вкус, не умеет подать себя, и в ней трудно обнаружить то, что хотя бы с натяжкой можно было бы назвать привлекательностью. Справедливости ради должен сказать: сегодня одета она по крайней мере аккуратно. И в нос мне шибануло крепким одеколоном.

Я стараюсь отделываться короткими фразами, чтобы не быть втянутым в долгий разговор. Но не на ту напал, она многословно рассказывает, что в первый раз пришла на рынок в Ла-Гиндалеру. Ей этот рынок очень рекомендовали (она не сказала кто), и, судя по первому впечатлению, он стоит того, чтобы потратить какое-то время на дорогу сюда от ее дома. Можно подумать, что она попала в Венецию, Нью-Йорк или Токио, а не на скромный, но с хорошим выбором районный рынок! Я нарочно не спрашиваю, где она живет. А она тактично не спрашивает, где живу я. В душе я благодарен ей за то, что она не проявляет лишнего любопытства и не очень наседает на меня. По ее просьбе я указываю, не вдаваясь в детали, лавки, где, на мой взгляд, лучше обслуживают и торгуют продуктами отличного качества. Нетрудно заметить, как она старается вытянуть одну тему из другой, чтобы не дать разговору угаснуть. Но уже через несколько минут запасы тем все-таки иссякают, а красноречие ее остывает – не в последнюю очередь благодаря моим стараниям. Повисает пауза, чем я пользуюсь, чтобы откровенно посмотреть на часы и сказать, что тороплюсь.

Шагая по улице с сумкой в руке, я раздумываю, насколько случайной была эта встреча. И решаю идти домой не прямо, а сделать большой круг. На всякий случай. Время от времени я оглядываюсь назад.

28.

Мне хотелось скрыть свои подозрения и подступить к нужному вопросу потихоньку, словно между прочим. Но Хромой, который явился в бар раньше и уже играл в судоку, воспользовавшись здешней газетой и попивая пиво, поломал мои планы еще до того, как я с ним поздоровался.

– Что-то наш философ сегодня пребывает в дурном настроении, – бросил он, едва завидев меня.

Мне не нравится, очень не нравится, когда он называет меня философом, но еще меньше –