Стрижи - Фернандо Арамбуру

нас не привлекают, не вызывают ни малейшего интереса и от которых трудно отделаться. Я, например, сейчас вряд ли припомню, чтобы мы с тестем хоть раз поговорили о чем-то серьезном. Если посчитать минуты, проведенные нами наедине, то их едва ли наберется на полный час. Всегда кто-то был рядом. А если родственники ненароком оставляли нас хотя бы на краткое время вдвоем, мы вели себя как две статуи – будь то в гостиной, прихожей или на балконе – и ничего существенного сказать друг другу просто не могли. И не только потому, что мне не было дела до его воззрений или вполне заурядной биографии архитектора-чертежника. Просто сразу бросалось в глаза, что ему тоже совершенно не были интересны ни моя работа, ни мои увлечения, ни мои друзья. Короче, ничего.

За почти шестнадцать лет наших – от случая к случаю – встреч начиная с того дня, когда Амалия нас познакомила, я называл его исключительно на «вы», как и тещу. Они меня – на «ты».

Тесть остро переживал, что у него не было сыновей. Однажды я услышал, как теща воскликнула, стоя у кроватки нашего Никиты:

– А как бы хотел Исидро иметь сыночка! Но Господь сподобился послать нам только дочек.

Когда Никита был совсем маленьким, дед пользовался любым случаем, чтобы взять на себя роль отца. Он не имел ни малейшего представления о педагогике, но постоянно давал нам с Амалией советы, как надо воспитывать мальчика. И твердил, что мы должны развивать в нем физическую силу и твердость характера.

– Пусть побольше бегает и прыгает, пусть будет не слишком послушным и озорничает вволю.

В подкрепление своих слов он цитировал Сантьяго Рамона-и-Кахаля[42], чье описание собственного детства и юности, кажется, помнил во всех подробностях. Рассуждал тесть примерно так: – Этот великий арагонский мудрец слыл мальчишкой непоседливым и драчливым, да и учился очень плохо. Даже делал игрушечные пушки или стрелял камешками из рогаток. И вот поглядите, стал ученым с мировым именем и получил Нобелевскую премию.

Мы старались помалкивать, не сомневаясь, что сам Никита рано или поздно поможет деду прозреть, как оно в действительности и случилось.

20.

Я позвонил Амалии после долгих и мучительных колебаний. Мы с ней когда-то договорились – или она так распорядилась, – что я никогда не стану беспокоить ее в редакции без достаточно серьезного повода. В конце концов я убедил себя, что это именно такой случай, и позвонил, чтобы сообщить, что наш тринадцатилетний сын еще не вернулся домой, хотя время близилось к полуночи.

Назавтра Никите, как и мне самому, предстояло рано вставать и идти в школу, поэтому он давно должен был лежать в постели. В голове у меня, словно назойливые пчелы, крутились вопросы, которые каждый человек в подобной ситуации непременно себе задает. Может, мальчишка просто заигрался в доме у какого-нибудь приятеля? Его сбила машина? Кто-то на него напал? Ни один из этих вопросов не предполагал ответа, они лишь нагнетали тревогу и растерянность. Вдруг у меня мелькнула мысль, что Никита мог не вернуться вполне сознательно и таким образом выразить протест против вклинивания в нашу жизнь Ольги. Вместо того чтобы, как его малодушный отец, смириться с постыдной ситуацией, он решил уйти из дома.

Амалия взяла трубку. Чего я жду, почему не иду его искать? Искать? Куда?

– Куда угодно. На улицу, в парк, куда-нибудь еще. – И добавила, словно имела дело с жестоким тираном: – Только не бей его, когда найдешь.

Зачем она сказала это, если знала, что я ни разу не ударил Никиту? Потом Амалия нажала на отбой, сославшись на то, что должна выходить в эфир.

Я очень долго искал сына – сначала на полупустых улицах нашего района, потом и в других местах. Ехал, внимательно приглядываясь больше к тротуарам, чем к проезжей части, где машин, к счастью, было совсем мало. По радио, включенному в машине, я до конца прослушал программу Амалии. Меня удивляли и одновременно выводили из себя ее шутки – ведь она знала об исчезновении нашего сына. Напрасно я ждал, что Амалия воспользуется возможностями, какие давала ей роль ведущей, и обратится к слушателям с вопросом: нет ли у них сведений о местонахождении мальчика такого-то возраста и с такими-то приметами. Ведь ее наверняка слушали и в больницах, и в патрульных автомобилях. В какой-то момент я понадеялся, что Никита успел позвонить матери и сообщил, где находится, а она со зла или в отместку (из-за Ольги) заставляла меня провести бессонную ночь, прогуливая свои тревоги по всему городу.

У меня уже сдавали нервы, когда я подъехал к местам, где, по моим предположениям, мог часто бывать Никита. Ночью город казался гораздо больше, чем днем. Больше? Нет, он был чудовищным, огромным, а еще жестоким в своем безразличии к моим страданиям. Я сбавлял скорость, хотя и до этого ехал совсем медленно, всякий раз, когда замечал группу людей у дверей бара или дискотеки. Несколько раз выходил из машины. Обошел весь наш парк, темный и безлюдный, обошел скверы и площади, где видел бездомных, спавших на кусках картона и газетах, в спальных мешках или под тощим одеялом. Заглянул через решетчатый забор во двор школы, где Никита учился. Побывал в приемном покое двух больниц, где оказывают срочную помощь, но нигде мне ничего не смогли сообщить про моего сына. В половине четвертого утра, уже и думать забыв про сон, но при этом падая от усталости, я вернулся домой. Амалия тоже не спала и ждала меня. Тут же была и Ольга в пижаме.

– А эта баба что тут делает? Если ты разрешишь ей остаться, я уйду ночевать в гостиницу, а завтра побеседую с твоими родителями.

У нас была договоренность: чужие люди, любовники, любовницы и тому подобные персоны в нашем доме появляться не должны, никогда. Но сейчас мы оба понимали: время для ссор было неподходящим.

Сознаюсь, что с трудом сдержался, чтобы не съязвить по поводу пижамы, которая принадлежала Амалии и долговязой Ольге была до потешности коротка.

– Никакая она тебе не баба. Сейчас мы уйдем.

Амалия стала расспрашивать меня о поисках Никиты, словно вдруг вспомнила, что сына нет дома. Можно было бы ожидать и не такого спокойного тона от напуганной мамаши, поэтому я заявил, что не желаю обсуждать семейные проблемы при посторонних. На этом наш разговор и свернулся. Вскоре они обе покинули квартиру, взявшись за руки. Закрывая дверь, Амалия сказала, что надо бы обратиться в полицию.

– Или в морг, –