Стрижи - Фернандо Арамбуру

21.

На следующий день нам позвонили из муниципальной полиции и сообщили, куда мы должны явиться за Никитой. А также сказали, что, поскольку речь идет о несовершеннолетнем, уже заведено дело. На меня успокаивающе подействовал свойский тон, каким полицейский постарался смягчить мою первоначальную панику. Он даже позволил себе не слишком остроумную, но доброжелательную шутку, которая тоже помогла мне взять себя в руки. С нашим сыном все более или менее в порядке, если, конечно, в подобной ситуации вообще можно говорить о каком-то порядке. Его случай был, по всей видимости, одним из многих и многих, ежедневно происходивших в городе. А что касается заведенного дела, то тут нам не о чем беспокоиться. Полиция будет выяснять, какое заведение нарушило запрет на продажу спиртного несовершеннолетним.

Мы с Амалией вместе поехали за Никитой в больницу Сан Карлос. Он стал жертвой алкогольного отравления, и накануне вечером его доставила туда скорая. Как нам объяснили, в больницу он поступил в половине девятого вечера вдрызг пьяный, но в сознании, так что достаточно было применить к нему самые обычные меры. Витамины, глюкозу, сорбенты. Увидев сына, Амалия дала волю чувствам: обняла его и расцеловала, словно поздравляя с получением премии. Я же попытался проявить отцовскую строгость – хотя в нынешние времена это выходит из употребления и подвергается критике.

– Нам с тобой надо поговорить.

– Только не сейчас, пап.

Он распространял вокруг сильный и не самый приятный запах. И я в очередной раз смирился с мыслью, что мне придется взять на себя роль киношного злодея.

В машине по дороге домой нам с Амалией пришлось успокаивать Никиту. Он в первую очередь хотел знать, не отправят ли его полицейские в исправительное заведение. А еще боялся, что мы его накажем – запретим играть на приставке.

– Да погоди ты, сначала нам надо поговорить.

Но тут вмешала Амалия:

– Это мы уже слышали.

А Никита повторил с заднего сиденья дрожащим и жалобным голосом: пожалуйста, давай отложим разговор до другого дня.

Вот что он рассказал нам – но не сразу, подробности пришлось вытягивать из него частями. Наш сын вместе с друзьями отправился в гараж, принадлежавший отцу одного из них. Среди кучи всякого барахла там стояло несколько бутылей домашней мистелы. Вернее, сперва развеселая компания прикончила две бутылки водки, купленные на китайском рынке братом кого-то из них. Ему было всего шестнадцать, но лавочник не спросил у него нужного документа – ни в этот раз, ни в прошлые разы, поскольку, видимо, очень хотел заработать несколько евро, или не знал законов, или, на его восточный взгляд, парень выглядел достаточно взрослым, то есть старше своих лет.

Началась игра в фанты: каждый проигравший должен был выпить водки, смешанной с лимонадом. В компанию входили и две их одноклассницы. Ребят, естественно, одолевало глупое желание покрасоваться перед девочками. Короче, после водки все охмелели, вошли в раж и затеяли более опасные игры. Что было дальше, Никита рассказывать не спешил, но я догадался: все знали о его простодушии и недалеком уме, поэтому отвели ему роль шута. Нашего сына стали подначивать, он вызов принял и залпом выпил слишком много мистелы, после чего соображал уже плохо.

Никита не помнил, как его погрузили на скорую. Смутно припоминал, как приятели на руках вынесли его на улицу – наверняка чтобы избавить хозяина гаража от неприятностей с законом. Больше ничего в памяти у него не осталось – даже того, как медики приводили его в чувство.

Именно в те дни я нашел в почтовом ящике очередную записку:

Твой сынок станет наркоманом и преступником, и виноват в этом будешь ты, так как не воспитывал его как следует и подавал ему дурной пример.

22.

«А что сеньоры будут пить?» Амалия выбирает эксклюзивное красное вино («элитное», как она выражается; «из дорогих», как выражаюсь я) и с видом знатока-энолога задает какой-то вопрос, но не ради получения информации, а чтобы дать официантке понять, что не следует даже пытаться нас обмануть. Затем Амалия просит налить ей вино в большой бокал. Чтобы ее правильно поняли, она изображает желаемый размер двумя руками. При этом сверкающие часики на жемчужном браслете сползают к самой кисти. Амалия предупреждает, что, если у них таких бокалов нет, она будет пить что-нибудь другое. Моя жена не перестает улыбаться, так что зубки ее сверкают под стать часикам. И грозит, что этим другим будет минеральная вода без газа. Официантка спешит ответить – и не без гордости, – что в их ресторане конечно же имеются бокалы любого размера.

Для Амалии вино является неким жизнеутверждающим символом. Есть в этом и доля снобизма, что тоже доставляет ей удовольствие. Она бы никогда не позволила себе попробовать хорошее вино из маленькой рюмки, и уж тем более – какой ужас! – из стакана. «Я им не каменщик!» Однако подобную фразу, от которой разило классовым высокомерием, она никогда бы не произнесла в своей передаче на радио, где изображает из себя образцовую сторонницу передовых левых взглядов. Я с ней не спорю. Правда, речь идет о тех днях, когда я еще зачарованно смотрел на нее. Иногда я старался незаметно подойти к ней сзади и тайком вдохнуть запах духов, исходивший от ее длинных волос, и втягивал его в себя так самозабвенно, что в любой момент в нос мне мог попасть конец одной из прядей.

Амалия, как всегда, не торопится сделать первый глоток. Вино, по ее словам, должно немного подышать, покинув бутылку. Она с явным наслаждением рассматривает содержимое бокала на свет, пока оттуда якобы испаряются лишние вещества. И следит, как черное с пунцовым отливом вино преображается в темно-красное. Амалия вполне признает и белое, и розовое. Время от времени она соглашается выпить их в небольших количествах, однако уже без таких церемоний и всегда в компании людей, которым принадлежит право выбирать напитки. Но вино для нее – это в первую очередь красное.

Она подносит бокал к своему очаровательному носику и прикрывает глаза, чтобы лучше насладиться всеми нотками в букете. Я по-прежнему молчу, сидя напротив и боясь нарушить то, что напоминает священнодейство. Обоняние подсказывает Амалии, придется вино ей по вкусу или нет. Мне всегда доставляло удовольствие смотреть, как она поднимает бокал своей женственной рукой с тонкими пальцами и покрытыми лаком ногтями. Даже много позже, в часы отчаяния или гнева, когда она могла в одиночестве одним махом выпить целую бутылку, Амалия не