Гранд-отель «Европа» - Илья Леонард Пфейффер

на столе, она не удостоила и взглядом, но ее последние слова вознаградили меня больше, чем я смел надеяться.

— А потом ты просто пошел своей дорогой?

— Я торопился, — объяснил я. — Хотел вовремя вернуться домой.

— Он наверняка настоящий мудак, этот немец.

— Да нет, вообще-то. Он не нарочно, я уверен. Он очень вежливо извинился. И лицо у него было вполне приятное. Но я просто не выдержал. Я встретил на одного туриста больше, чем мог вынести. Случайно этим туристом оказался он.

— Вот я и говорю: он мудак. Ради бога, давай называть вещи своими именами.

— Как скажешь.

— Но теперь у нас, конечно, возникла проблема.

Я был благодарен за каждую проблему, вдохновляющую ее на использование местоимений первого лица во множественном числе вместо осудительного второго лица в единственном числе, к которому она прибегала в последние дни.

— Немец заявит в полицию, это как пить дать.

— Ты думаешь?

— Скорее всего, уже заявил.

— Из-за фотоаппарата?

— В том числе. Хотя хватило бы и рукоприкладства в общественном месте. Но ты прав. Если фотоаппарат испортился после падения в воду, немец обратится в страховую компанию за возмещением. А для этого нужна копия заявления.

— Но ведь карабинеры не станут ничего предпринимать? — предположил я.

— Как тебе сказать, Илья, подозреваю, что в этом-то и заключается наша проблема. Если бы речь шла о простой краже, ты был бы прав. Но заявление о применении насилия в общественном месте — это точно повод к возбуждению дела. Формально это тяжкое правонарушение.

— А если он не получил серьезных травм?

— А откуда ты знаешь, в каком состоянии сейчас твой немецкий приятель? Ты не задержался, чтобы ему помочь.

— Клио, ты начинаешь меня пугать.

— Нет, пугаться не стоит. Мы ни в коем случае не должны поддаваться страху. Что мы должны сделать, так это адекватно отреагировать.

У нее в глазах загорелся тот же огонек, что и во время нашей игры в поиски последнего Караваджо. С той же серьезностью, с которой она выдумывала самые невероятные аргументы в пользу того, что считающаяся утерянной картина определенно должна находиться на Мальте или в Портовенере, Клио принялась взвешивать возможные варианты действий под угрозой уголовного дела против меня.

— Само собой, найдутся свидетели, — предположила она.

— Его жена.

— И еще половина населения земного шара. Это одно из самых многолюдных мест в Венеции.

— И ты думаешь, карабинеры смогут вычислить меня на основании свидетельских показаний?

— Илья, подумай как следует. Им достаточно будет описания твоей внешности. Ты единственный человек в Венеции, который в августе разгуливает по городу в костюме с галстуком.

— И это может меня погубить — какая ирония!

— Нет, Илья, нам остается только одно.

— И что же?

— Добиться закрытия дела.

— И как ты собираешься это организовать?

Она загадочно улыбнулась.

— В стране, где не действуют никакие правила, нет ничего невозможного, — ответила она. — Так пусть же в этом и будет преимущество Италии.

— Ты хочешь дать кому-нибудь на лапу? За мой счет, конечно.

— Не думаю, что в этом возникнет необходимость, — ответила она. — Для начала я позвоню матери. А ты, милый, выйди пока на кухню, тебе необязательно быть в курсе всего.

Я ушел на кухню и закрыл за собой дверь. Она назвала меня «милым». Я выудил надломленный белый тюльпан из мусорного ведра и положил его рядом с куклой Барби на холодильник, увешанный магнитами с Мальты, Пальмарии, из Портовенере и Монтероссо. Игра — вот что связывало нас с Клио, ведь не играть в нее всерьез было нельзя. Смысл — это акт творения.

Через полчаса Клио позвала меня обратно в гостиную. С победно сияющими глазами она сообщила, что все устроено и беспокоиться больше не о чем.

— Спасибо, милая.

— Тебе спасибо. Забавно получилось.

Она поцеловала меня в губы.

Глава восемнадцатая. Учебная тревога

1

Надо сказать, стратегия, которую избрал новый китайский владелец, господин Ванг, дабы вновь сделать отель рентабельным или хотя бы чуть менее убыточным, чем на протяжении многих лет, и которая заключалась в том, чтобы привести выкупленный им романтичный европейский отель с историей в соответствие с тем, чего ожидает азиатская клиентура от романтичного европейского отеля с историей, оказалась не такой вздорной, как предполагали или даже надеялись некоторые из закаленных неудобствами постоянных гостей. И с маркетингом у нового владельца дело поставлено как надо. Гранд-отель «Европа» все отчетливей напоминает обычную гостиницу, куда ежедневно приезжают гости и уезжают через день-другой, причем большинство из них — китайцы. Я с ними не разговариваю, даже не пробую заговорить, да и не испытываю никаких иллюзий, что, сделай я это, у нас могла бы завязаться длинная и интересная беседа, однако в основном новые постояльцы в своих нелепых шапочках и в медицинских масках выглядят довольными и продолжают прибывать.

Они фотографируют друг друга на фоне мест, которые, видимо, кажутся им особенно красивыми или аутентичными: на ступеньках крыльца под вывеской с золотыми буквами, в фойе у мраморной лестницы, явно стараясь поймать в кадр люстру с кристаллами Сваровски, и чаще всего в английском пабе, пользующемся огромным успехом. Пару раз фотографировали они и меня, когда я ужинал в ресторане в смокинге. С Большим Греком это случается еще чаще. Он их любимый европеец. И позировать для фото у него выходит куда лучше моего. Нисколько не смущаясь, бурно жестикулируя и подшучивая на языке, которого они не понимают, он сажает к себе на колени хихикающую супругу фотографа и упорно настаивает на том, чтобы ему прислали снимок.

Экономическое воскрешение отеля, или по меньшей мере осторожное начало этого процесса, сопровождается некоторыми усовершенствованиями, и высасывать из пальца возражения против этой модернизации могут лишь самые закоренелые любители старины из числа его постоянных обитателей — иначе говоря, все постоянные обитатели. Так, за завтраком нас теперь не обслуживают официанты; вместо этого устроен шведский стол, по правде говоря, намного более разнообразный, чем привычное меню. На стойке регистрации, к отчаянию господина Монтебелло, прямо сейчас устанавливается компьютерная система, призванная