Гранд-отель «Европа» - Илья Леонард Пфейффер

ж надо! Если бы я была тебе хоть немного дорога, ты прямо на месте выбил бы ей зубы. Что в очередной раз доказывает, как сильно я ошибалась, полагая, что хоть что-то для тебя значу. Наивно с моей стороны. Приношу свои искренние извинения.

Если поначалу я обрадовался, что она наконец прервала свое молчание, то теперь отчаянно искал возможность вставить хоть слово. Но шансов у меня не было. Ее несло.

— Пора наконец посмотреть фактам в лицо, — говорила она, — а факт заключается в том, что ты эгоист. И с этим ничего не поделаешь. Ты думаешь только о себе. Ты даже не помог мне распаковать книги после переезда. Вместо того чтобы прийти в негодование от оскорбления, нанесенного твоей возлюбленной в твоем же присутствии, ты предпочитаешь наслаждаться бесстыжими заигрываниями своей жалкой бывшей любовницы. Да она просто-напросто соблазняла тебя своими заплесневелыми пармскими окороками! Ее слова о твоем утонченном вкусе — это вовсе не искренний комплимент в мой адрес, а грязный трюк, призванный напомнить тебе о ваших случках, которые я, честно говоря, и представлять себе не хочу. А потом она, эта дрянь, еще и смеет ляпнуть, что того же нельзя сказать о ней! И с наглой ухмылкой заявляет, как ей приятно, что ты о ней вспомнил, и как она — пока что — рада тому, что мы вместе. Пока что. Я цитирую. Загляни в свою записную книжку, если не веришь. И что же она, по твоему скромному мнению, хотела этим сказать? Уж наверняка не то, что нашим отношениям после того вечера придет конец. Потому что тогда она могла быть права. Это была неприкрытая попытка занять мое место, Илья, и ты прекрасно это понял. Ты не только не воспрепятствовал этому, но и ждал, что я буду стоять рядом и мило улыбаться! И вдобавок имел наглость обменяться с ней номерами телефонов — у меня на глазах! Как низко можно пасть! Нет, Илья, я узрела твою настоящую сущность и вынуждена сказать, что она мне, мягко говоря, не слишком понравилась. Возможно, будет лучше, если я прямо сейчас перестану надеяться, что ты когда-нибудь исправишься, а ты вернешься к своим надувным батутам. Ведь к ним ты и стремился в тот вечер, когда по ошибке встретил меня, как ты поведал со свойственной тебе элегантностью. Остается только пожелать тебе счастливого возврата в прошлое.

Так говорила Клио. Со скамеек у Скуолы Сан-Рокко на краю кампо деи Фрари послышались аплодисменты.

3

Кризис продлился несколько дней, на протяжении которых мне приходилось то молча сносить приговор, то выслушивать обвинения заново. В первый же день я, быстро смекнув, что выдвигать контраргументы нет смысла, принес бессчетное множество извинений. Я и в самом деле был готов искренне уверовать, что совершил преступление, если бы это позволило мне отбыть наказание, не заслушивая приговор снова и снова. Но наказание, как выяснилось, заключалось в том, что мне раз за разом зачитывали обвинительный акт, а в перерывах полностью игнорировали.

Когда я, наконец отчаявшись, задал Клио классический вопрос, как мне все исправить, она ответила, что настоящий мужчина уже давно подарил бы ей цветы, но от меня, видимо, не стоит ждать и этого.

Цветы. Ее слова поставили меня в затруднительное положение. Не отреагировать на намек было невозможно. Не подарить цветов, причем в тот же день, значило, с одной стороны, бесповоротно доказать собственную мужскую несостоятельность. С другой стороны, подношение букета могло повлечь за собой упрек в том, что я всего лишь выполнил ее просьбу, не проявив ни малейшей инициативы. Я решил из двух зол выбрать меньшее.

Было уже шесть. Клио собиралась на совещание в Галерею. К восьми она будет дома. Желательно или, откровенно говоря, совершенно необходимо, чтобы, когда она войдет в дом, вынужденный сюрприз в форме пышного букета стоял на столе. Магазины закрывались в полвосьмого. Время еще оставалось. Был шанс все организовать.

Где в Венеции можно купить цветы, я не знал. Если верить интернету, один цветочный магазин находился в районе Сан-Рокко, другой — на севере Каннареджо, а третий — на кампо Сан-Сальвадор, на пути от площади Сан-Марко к мосту Риальто. Первый был ближе всего. Две остановки, если сесть на вапоретто № 1 у моста Академии и выйти на Сан-Тома. Оттуда пять минут пешком. Не больше.

На калле Нуова Сант-Аньезе, под окнами нашего дома, толпился народ. Что-то случилось у входа в кафе «Джино». На тротуаре валялись осколки стекла. Рядом стоял официант и грязными словами — на итальянском и английском — поносил четырех парней, а те на смеси английского и русского отвечали ему тем же. К ним подошли еще два официанта. Ссорящиеся начали толкаться и дергать друг друга за одежду. Я спросил у одного из зевак, что тут произошло. Оказалось, русские выпили пива и разбили бокалы о мостовую. Когда официант вышел на улицу, чтобы сделать им замечание, клиенты взъярились. Ведь они, твою мать, за все заплатили! С каких это пор в общественных местах запрещено вдребезги разбивать пивные бокалы, за которые с них содрали восемь евро? Что это еще за идиотское правило? В эту минуту один из русских заносчиво спросил у официантов по-английски, сколько, собственно, стоит их кафе. Парень демонстративно достал из заднего кармана бумажник, чтобы никто не сомневался: он готов выкупить эту жалкую харчевню, тут же заплатив наличными, только ради того, чтобы немедленно уволить официантов и не выслушивать их нытье. И тут ситуация вышла из-под контроля. Кто-то из официантов со всего размаха врезал русскому по его надутой физиономии, и началась драка. Упал столик, толпа резко поредела, появилась полиция, сбежавшиеся на шум туристы принялись снимать происходящее на телефоны. Для меня все это означало одно — здесь пройти не удастся. Придется делать крюк: свернуть на Пишина Веньер и, нырнув в подворотню, по небольшому проулку выйти на Рио Фоскарини.

На остановке вапоретто было не протолкнуться. Пойти бы пешком, но я уже потерял слишком много времени. А многочисленным пивным животам и бледным ногам еще предстояло погрузиться на борт. Чемодан одной азиатки застрял колесиком между набережной и сходнями. Пожилой француженке в инвалидной коляске тоже, хоть ты тресни, приспичило куда-то ехать. Я, конечно, понимаю, что большинство инвалидов не виновато в своей неполноценности, и хорошо, что на свете есть инвалидные кресла, но пусть тогда калеки в свое удовольствие сидят в них у себя по домам