Длань Одиночества - Николай Константинович Дитятин

Вот рухнул последний.

Но нет.

Остался кто-то еще.

Очень похожая на аборигенов фигура, однако, видно все же, чуждая. Она продолжала стоять на своем месте. Будто бы спящая или безнадежно размышляющая о неразрешимых загадках.

Максиме отбросила капюшон и провела ладонью по лицу сверху вниз. Словно хотела выдавить из плоти усталость. Когда она смотрелась в зеркальную броню Воли, она заметила, что у нее прибавилось морщин.

Она лгала и Аркасу и Темной Иронии, показывая свое прошлое. Однако не во всем. Она помнила заточение. Помнила насилие. Но что это была за ситуация в целом? На ней были армейские сланцы. Но она твердо была уверена, что никогда не стреляла в людей. Еще она помнила, что водила вертолет, но история с групповым изнасилованием была никак не связана с браконьерами. Это она тоже знала, а не предполагала. Такие необъяснимые столпы собственной памяти, посреди зыбкого болота домыслов и полуснов, приводили ее в ярость.

Приблизившись к краю, Максиме с нечитаемым выражением лица посмотрела вниз, а потом направилась в поселение. Она брела по здешним улицам, время от времени останавливаясь и заглядывая в маленькие круглые окна на бесформенных зданиях. Стекол не было. Внутри она могла разглядеть какие-то башенки, наподобие природных песчаных образований. И стоящие то тут, то там глиняные чаши с бирюзовым содержимым.

Ей казалось забавным, что она как ЛПВВ, не может сказать, что она такое. Но кем она стала, она знала очень хорошо. Дело было не только в токсинах, которыми травил ее паразит. Пока ее не приковали часами к одному месту, она путешествовала по всему Многомирью и видела, что спасать почти нечего. Тем не менее, она искала способы избежать насилия. По началу.

Она разговаривала с лидерами позитива, до которых могла добраться, но они все твердили ей одно и то же. Борьба важна. Борьба это все, что у нас есть. При этом они не были готовы к ней. Они не ведали, что такое настоящая битва. С их точки зрения борьба — это отдавать на съедение негативу мелкие незначительные миры.

В центре этого городка, на простом черном постаменте, стояла особенно крупная чаша, заполненная все тем же странным веществом цвета моря. Его уровень постоянно менялся, то заполняя резервуар целиком, то падая к самому дну. Максиме оперлась о ее край руками.

Она больше не видела перспектив. Она не хотела, чтобы кто-то страдал так же, как она. Не хотела, чтобы этот безумный, бесцельный, болезненный цикл продолжался снова и снова! От этой мысли она скрежетала зубами и чувствовала слабость, как при отравлении. Как там говорится… Лучше мучительный конец, чем мучения без конца. Да, она чувствовала вину за то, что уничтожит остатки счастья. Она знала, что еще есть люди, по-доброму наслаждающиеся жизнью, а не бездумно жрущие ее. Но эти колоски прорастают на поле колючего сорняка.

Иными словами: они ничего не значат.

Жестоко, но правдиво.

— Если б я могла, я бы просто держала его внутри себя. Вечно.

Проекция Аркаса стояла напротив нее. Он все так же навещал ее в моменты беспамятства, потому что безошибочно находил и чувствовал в этом податливом мироздании. Но он перестал говорить. Что-то случилось. Его глаза были закрыты, а сам он висел в воздухе, словно приведение.

Вот и сейчас.

— Аркас! Ты меня слышишь?! Это я. Твоя подружка Макс из соседнего подъезда. Родители купили мне велосипед, поучишь меня ездить? Да что с тобой такое? Куда же тебя заманили твои добродетельные друзья?

По земле проскользили черные клыкастые змеи. Засуетились, то тут, то там мерзкие жуки. В небе заметались черные тени. Разведчики негатива.

— Надеюсь, ты все же меня слышишь. Потому что мне надо сказать тебе, кое-что. Последняя битва грядет. Я почти достигла Крепости. Конечно, потом будет еще долгая чистка оставшегося Многомирья. Но она рано или поздно закончится. Люди станут теми, кем должны были быть. Разумными машинами. Больше никаких страданий метафизического «я» в капкане «мы». Никаких борений внутри черепа. Поисков своего места. Утраты своего места. Тихого помешательства и взрывного безумия. Страданий касающихся привязанности, будь то любовь или просто фетишизм. И, самое главное, никакого одиночества. Ему просто не будет места в наших очищенных головах. Оно исчезнет вместе с остальными страстями.

Аркас приоткрыл глаза. Максиме, замолчав, с любопытством ждала, что он выскажется. Но тот смотрел куда-то вдаль, а потом снова сомкнул веки. После этого проекция исчезла.

Максиме задумчиво провела пальцем по краю чаши.

Вокруг нее уже бесновалось безжалостная орда. Разрушая и поедая все, включая грунт. Стоял оглушительный рев, чавканье и треск. На своем островке-постаменте, Максиме казалась пойманной в ловушку.

В уголках ее глаз блестела не ушедшая еще человечность.

* * *

«Куда же тебя заманили твои добродетельные друзья?».

Аркас ничего не видел в толще воды. А если бы и видел, то не знал, как реагировать. Все его чувства будто атрофировались. Долгие, как ему показалось, века, он чувствовал страх, панику, отчаянье. Мысли о гибели не оставляли его. Он желал смерти, забытья, чего угодно лишь бы не слушать самого себя и саркастичный смех Цинизма. Но потом все прошло. Сейчас он был не жив, не мертв. Все его мысли были словно законсервированы. Он бродил внутри себя как в музее, отстраненно наблюдая за оставшимися воспоминаниями.

Он никогда не думал, что существуют такие пытки. Когда-то давно, он экспериментировал с сенсорной деривацией. Это было своеобразным испытанием психики. В специальной капсуле, наполненной водой до половины, человек неподвижно плавал, пока крышка капсулы, плотно примкнутая, не пропускала к нему свет и звуки. Тогда он испытал что-то вроде легкого опьянения. Сбитый с толку мозг, все пытался найти точку равновесия, опоры. Потом были слуховые галлюцинации. Разум преобразовывал шум сердца и крови в звуки течения и бормочущий шепот. Никасу казалось, что он плывет вниз по Стиксу, а над ним совещаются тени умерших.

Но тут все было иначе. Восприятие времени стало его палачом. Все стало незначительным. Совершенно бессмысленным. Он чувствовал себя бессмертным божеством лишенным творческой искры.

Самое ужасное, что он не мог понять, что от него требуется. Он уже забыл слова Уробороса и его самого, забыл, зачем здесь находится. Он просто знал, что из этого состояния можно как-то выбраться. Никас пытался плыть, но оставался на месте. Пытался кричать, но вода съедала звуки. Он даже пытался перегрызть себе вены, чтобы умереть. Кровь вышла из него и рассеялась облаком алого тумана. Но он продолжал жить.

Рыдая от отчаянья, он умолял это наваждение