Повелитель света - Морис Ренар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Коричневый гумус рассадника образует в самом низу странную решетку, где грядки – словно прутья, за которыми на дне бездны виднеются земли Франции. Над гумусом – слой рассыпанных абы как камней, еще выше – спины животных. Прямо под моими ногами спит серовато-розовая свинья; сразу над головой бродит по вакууму орел – судя по оперению, из тех, что охотятся по ночам; его желтые когти сжимаются и судорожно впиваются в невидимый пол клетки, грязный от испражнений.
Каждую секунду тебе кажется, что где-то что-то падает… и останавливается без видимой причины посреди своего падения.
Но тюремщиков как не было, так и нет! Стало быть, они невидимые или умеют таковыми становиться. Не их ли присутствие производит этот отвратительный, прерывистый скрежет – а здесь слышен только он да хлюпающий шум вентилей?
Но как этим сарванам удается жить в вакууме?.. Что позволяет им существовать вне атмосферы столь же необходимой человеку, сколь рыбам необходима вода, атмосферы с ее теплом, давлением и кислородом? Древняя привычка?.. Или мы имеем дело с совершенно изменившейся за долгие тысячелетия людской расой?.. Маловероятно. Скорее, наши похитители ходят в прочных и таких же невидимых, как и они сами, скафандрах… А может, именно благодаря скафандрам они и становятся невидимыми… Скафандрам Гигеса…[59] А может, они и вовсе не люди… Но такое заключение как-то претит… Хотя… Хотя тут встает вопрос классификации.
Все эти образчики земной фауны и флоры расположены в определенном порядке, но не в порядке натуралиста… Неоспоримым фактом можно считать то, что я являюсь частью некой коллекции типов, некоего музея, зверинца или, скорее, аквариума, так как, вместо того чтобы находиться, как звери, в клетках, мы погружены в жизненно необходимую нам среду, sicut[60] рыбы в аквариум. Или, скорее, раз уж эта среда – воздух, то и мы находимся в аэриуме… Ну да, в аэриуме, устройство которого понять так же просто, как и устройство того аквариума, о котором грезил Максим Летелье, намереваясь воссоздать среду подводных глубин…
И не производит ли весь этот скрежет, от которого мурашки бегут по спине, толпа невидимок, допущенная поглазеть на нас после приобретения, быть может, входного билета?..
Эта ужасная гипотеза пришла мне в голову в первую же минуту и теперь преследует меня неотвязно. Меня осенило, когда я смотрел на все эти взирающие на меня жуткие лица…
Они что-то вопили, взывали ко мне, но я ничего не слышал, лишь видел, как они кричат. Сверху нас освещало очень низкое солнце, проливая на все вокруг свет театральной рампы, резкий и синеватый. И все мы были Петерами Шлемилями[61], людьми без тени!
Солнце опустилось под воздушное море. Поверхность воздуха просматривалась с трудом и лишь на горизонте – в виде плоского, прозрачного, будто некая галлюцинация, кольца. Огромная, вогнутая и туманная Земля окрашивалась в золотистый свет вечера. Между земным горизонтом и горизонтом воздушного моря тянулась голубая кругообразная лента, и, обведя этот круг взглядом, я смог различить (когда мне вернули бинокль, о чем я расскажу ниже) острова и страны.
Отсюда видны Балеарские острова, половина Сардинии, Лейпциг, Амстердам, Лондон и Рим; отсюда открывается европейский круг диаметром в 1500 километров, географический ковер, формой напоминающий гигантскую чашу, ковер, значительно выступающий за края той разбитой на квадраты ширмы, которую представляет собой рассадник первого этажа. Моря напоминают темные равнины. Много туманов, особенно по краям.
Солнце зашло как-то сразу, внезапно, но день длился дольше, чем на Земле; и когда Атлантический океан еще был залит солнечным светом, я увидел, как на Германию опускаются сумерки.
На пугающе черном небе бесподобно мерцали звезды. Безмятежно блестело атмосферное море. То здесь, то там на темной Земле неясные, фосфоресцирующие пятна указывали на местоположение крупных городов. В гробовой тишине хлюпали клапаны. Я уже начинал падать духом, страшиться этих пленивших меня неизвестных и грозных существ, страшиться этого ужасного места. Мне было стыдно, что я – всего лишь один из экземпляров их коллекции, предмет – и, вероятно даже, снабженный ярлычком… Прекрасные звезды уже не казались мне оазисами света в пустыне мрака…
Сраженный невыносимой усталостью, я уснул в этом невидимом мире, испытав странное облегчение оттого, что закрыл глаза, то есть смог наконец больше не видеть того, что ничего невозможно увидеть.
Когда я проснулся этим утром, 4 июля, то решил, что сошел с ума. Ах! Мои бедные товарищи по несчастью в лучах этой, такой низкой зари, в этом свете загробного мира!.. Внизу, покрытая мелкими облачками, простиралась зеленоватая Земля; время от времени Альпы отбрасывали белые блики.
Но аэриум с его пленниками, зависшими в воздухе, будто на невидимых нитях, в позах, свидетельствующих о горе, отчаянии или болезни!..
Ночью мне вернули бинокль и фотографический аппарат, очевидно, для того, чтобы посмотреть, что я с ними буду делать. Обидно до слез, но аппарат разбился!.. При помощи бинокля я начал производить осмотр людей, но многие поворачивались ко мне спинами. Я никого не узнал. Рядом с каждым пансионером аэриума, даже рядом с каждым животным ночью появились листья салата, морковь и очень чистая вода, повторявшая внутреннюю форму своего невидимого сосуда – яйца, приплюснутого сверху и снизу. Забавное зрелище.
Мой сосед пожирал салат… Под ним какая-то овчарка лакала свою яйцевидную воду.
В попытке завязать переписку с соседом я черкнул в записной книжке: «Вы говорите по-французски?» – и показал ему листок. Он покачал головой и продолжил поедать салат…
Но тут мое внимание привлек другой молодой человек, очень худой, – он занимал следующую камеру. На вопросы из моей записной книжки он, не имея ни бумаги, ни карандаша, отвечал жестами. Насколько я понял, он репортер и был похищен в окрестностях Кюлоза. Похоже, он чего-то боится; чего именно – я не понял.
Эту беседу прервал один инцидент. Бросив случайный взгляд на север, я заметил, что с земли к нам поднимается некая черная точка. Наведя на нее бинокль, я увидел, что это человек. Казалось, он вылетел из баллисты. Он остановился в пяти километрах от нас (по горизонтали), в том же месте, куда накануне прибыл и я сам: на дебаркадере. На наших глазах его приподнял подъемный кран, а затем невидимая тележка повезла его по краю нашего холма – быть может, по невидимым же улицам и
