Тавриз туманный - Мамед Ордубади

Высокое доверие его величества к его покорному слуге осчастливило метя и мою фамилию. Честь служить правительству его величества издавна является одним из моих искренних желаний. Сегодня, получив письмо вашего превосходительства, я счастлив узнать, что достиг желанного.

Аллах свидетель, что беспримерная наглость и неблагодарность, проявленные этими бездельниками по отношению к правительству его величества, лишили меня душевного равновесия, и я чувствую себя весьма нездоровым. Однако, несмотря на это, с чувством живейшей признательности и с глубочайшей радостью я принимаю на себя предлагаемый мне правительством его величества пост генерал-губернатора.

В настоящее время я занят в Нэйматабаде проведением траура по имаму Гусейну и надеюсь, что это несколько успокоит мои расстроенные нервы.

Даст бог, махаррема четырнадцатого дня я прибуду в Тавриз и вступлю в исполнение своих обязанностей.

Покорнейшие прошу ваше превосходительство разрешить мне до этого дня заниматься делами в Нэйматабаде.

Даст аллах, после приезда в Тавриз я лично представлю вам составленный мной проект управления страной. Несмотря на то, что проект окончательно выработан, я не счел удобным прислать его через Этимадуддовле.

Излишне писать вашему превосходительству о верноподданнических чувствах господина Этимадуддовле к правительству его императорского величества, так как вашему превосходительству, конечно, небезызвестны его немалые заслуги в прошлом.

Будем живы, ваше превосходительство, и вы убедитесь, что у императора всероссийского есть сотни таких преданных слуг, каким является Этимадуддовле.

Честь имею просить ваше превосходительство направить сюда на подпись все вышедшие за это время приказы.

Самед-хан

Нэйматабад. Махаррема 7 дня".

Консул при нас же поручил секретарю обратить особое внимание на исправность телефонной линии Нэйматабад - Тавриз.

Гаджи-Самед-хан намеренно медлил с приездом в Тавриз. Желая показать народу свою непричастность к казням, он тем самым хотел остаться в стороне и избежать ответственности в будущем, но не было человека, не знавшего, что все смертные приговоры утверждались им.

Привели истопника. Он был жестоко избит казаками. Глаза его были в кровоподтеках, струившаяся из носа кровь заливала грудь.

- Зачем вы избили его? - спросил консул казачьего офицера.

- Ваше превосходительство, - вытянувшись в струнку и отдавая честь, рапортовал офицер, - не было приказа его не бить.

Достав из кармана грязный платок, истопник прижал его к голове. Из рассеченной прикладом раны бежала кровь. Он еле держался на ногах. Он и так был человеком старым и больным. Вся его одежда не стоила и сорока копеек.

Ему разрешили присесть. Он обвел глазами присутствующих. Заметив, что Сардар-Рашид - иранец, истопник обратился к нему.

- Господин мой, я человек тихий, смирный. Чем я провинился? Гаджи-Наги принес и дал голову какого-то русского и попросил бросить ее в печь и сжечь. Я ее взял. Ведь Гаджи человек почтенный. Откуда я мог знать, что надо мной стрясется такая бела?

- А ты сжег голову? - живо обратился к нему Сардар-Рашид.

- Нет, не сжег. Я сказал себе: я не могу предавать людей огню. Пусть он и русский. Господь бог на том свете поступит с ним, как найдет нужным.

- Куда же ты ее бросил?

- Зачем бросать? Я похоронил ее.

Слова истопника перевели консулу Консул, видимо, остался доволен сообщением истопника. Он выдал ему охранное удостоверение.

Слегка оправившись и придя в себя, истопник принялся возносить молитвы за консула и Сардар-Рашида. В сопровождении двух казаков его отправили за головой Смирнова.

На этот раз консул приказал казакам не трогать его.

Сардар-Рашид, вспомнив о ценных подарках, которые поднес ему Гаджи-Наги по случаю его бракосочетания с Ираидой, решил спасти его от смерти.

- Таких, как Гаджи-Наги, в Тавризе тысячи, - обратился он к консулу. Полагаю, что правительство его величества не станет пачкать руки в его крови. Однако оставлять виновного безнаказанным тоже не годится. Я советую конфисковать все его имущество, взорвать дом, самого же временно задержать. Остальное решим после.

Консул согласился с предложением Сардар-Рашида. Казачьему офицеру поручили привести его в исполнение.

Принесли голову Смирнова. Тело его положили в гроб и тут же решено было отправить его в Россию. Мы вторично выразили консулу свои соболезнования и вышли.

МЕШАДИ-КЯЗИМ-АГА

Сидеть дольше в консульстве мы не могли. Ни я, ни Нина не были в состоянии спокойно слушать, как консул отдает распоряжения о карательных мерах против наших товарищей.

Нина чувствовала себя совсем плохо. Усадив ее вместе с Алекпером в фаэтон, я отправил их домой, а сам решил немного пройтись по городу. Хотя прогулка и не могла принести мне успокоения, но я сейчас не мог сидеть в четырех стенах.

Бежавшие успели скрыться. За них я не беспокоился. Они были вооружены. Что бы ни случилось, они сумеют вырваться из рук царя и перейти на турецкую территорию. Большинство оставшихся в Тавризе революционных руководителей было арестовано и ждало виселиц. Те же, кто еще не был арестован, не имея возможности выбраться из Тавриза, жили в постоянной тревоге и страхе перед опасным будущим.

Я был бессилен что-либо предпринять. Надо было обеспечить всех оставшихся в Тавризе революционеров охранными удостоверениями и дать им возможность выбраться из города.

С помощью Тутунчи-оглы и Гасан-аги я успел раздать полученные из американского консульства охранные удостоверения. Но этих удостоверений было всего около двухсот, а в Тавризе ими надо было снабдить тысячи революционных борцов. Шпионы без устали шныряли по городу, ища их, чтобы предать в руки царского военно-полевого суда. Царский консул назначил определенную награду за поимку каждого, кто принимал участие в революционной борьбе Саттар-хана.

Удостоверения, полученные мной через мисс Ганну и Нину за период с пятого по седьмое махаррема, дали возможность спасти сто сорок пять революционеров. Нам удалось обеспечить бежавших и их семьи средствами на один месяц. Средства у нас были. Мы могли обеспечить и тех, кто сумел бы бежать, но не хватало удостоверений. Надо было ускорить их выезд из Тавриза, чтобы они успели скрыться до приезда Гаджи-Самед-хана, так как массовые аресты должны были начаться лишь после того. В нашем распоряжении оставалось всего семь дней.

Расставленные повсюду патрули казаков и солдат на каждом шагу требовали предъявления пропусков. Многие прикололи их булавками к груди, чтобы ежеминутно не лезть в карман. Обладателей пропусков было уже очень много.

У меня мелькнула новая мысль: "Надо попытаться самим заготовить такие пропуска!"

В городе шел безудержный грабеж. Воронцов-Дашков, подобно Бисмарку, который приказал вступившей во Францию германской армии грабить и никого не щадить, дал указание вступившему в Тавриз генералу Чернозубову: "В стране, где вы будете, кроме слез ничего за собой не оставляйте".

Об этой инструкции Воронцова-Дашкова я знал еще три дня тому назад. А царский консул перещеголял наместаика: своими действиями он воскресил не эпоху Бисмарка, а далекие времена средневекового варварства, напоминая феодалов десятого века. Не довольствуясь грабежом занятого без боя города, он приказал не щадить женщин и девушек.

Наблюдая ужасающие картины насилия над людьми и незримыми слезами оплакивая трагедию тавризцев, я услышал вдруг разговор, удививший меня своим цинизмом.

- Пусть грабят и тащат. Все они люди, которые называли царскими шпионами купцов, принявших русское подданство. Пусть себе грабят!

Это говорили между собой Гаджи-Габиб из Ляки* и Гаджи-Ибрагим Сарраф, которые приняли подданство царя. Около них толпились другие купцы, находившиеся под покровительством царя, и царские подданные. Не успел я отойти на несколько шагов от этих царских лакеев, как вопли и рыдания женщин и детей наполнили улицу. Казалось, из дома выносили тело покойного. Я так и решил вначале и ждал, что сейчас из ближайших ворот покажется похоронная процессия, но оказалось иначе.

______________ * Ляки - название местечка недалеко от Тавриза.

- Под предлогом обыска казаки ворвались в дом Га-джи-Али-Аги Хатаи и убили двух женщин, - говорили в толпе, состоявшей из бедняков, нищих и дервишей.

Неистовые крики женщин и детей настолько сильно подействовали на меня, что я вынужден был прислониться к стене.

Мысли путались... Вдруг около меня остановился фаэтон. Глаза мои были настолько утомлены всем виденным, что я не обратил внимания на сидевшего в фаэтоне и стоял, опустив голову. Чья-то рука коснулась моей груди, и в глаза мне бросились осыпанные бриллиантами ручные часы, которые я не раз видел на руке мисс Ганны.

- Дорогой друг, почему ты стоишь здесь? - ласково спросил знакомый голос, от которого я окончательно пришел в себя.