Долина Колокольчиков - Антонина Крейн

вкинуть следующую реплику, будто споткнулся о мои слова и вскинул брови. Я вскочила на ноги.

– Надо попробовать! Наверняка есть способ сделать так, чтобы Авалати вместе со мной попал в моё сновидение! Я надеялась протащить туда меч, уснув с ним в обнимку, но в теории я могу уснуть и с Силграсом…

– Э, – сказал Берти. – Тинави, так ты можешь договориться до того, чтобы целую армию туда пропихнуть. Я не уверен, что это так работает. Ты же не переносишься с кроватью.

– Зато переношусь в пижаме.

– Ну, я тебя с этим поздравляю, конечно… – Выражение лица Берти изящно колебалось где-то между шутливым и обалдевшим. – Прах, на самом деле… На самом деле это могло бы сработать, – задумался он. – Надо обсудить завтра с Силграсом. Вдруг он знает способ? Ну и в целом: если мы предположим, что перенестись в сон вместе с тобой в принципе возможно, надо понять, кому лучше это сделать.

– Как мы только что выяснили, это должен быть Силграс, потому что решать там мы будем его проблему – во имя честного сотрудничества, вселенского баланса и всего такого. Ну или Тофф. Но зачем брать Тоффа, если можно взять Силграса?

– И действительно, – рассмеялся Берти, вероятно, из-за моей непосредственности. Потом покосился на сновидческий гребень, лежащий возле подушки. – Вообще, мы могли бы сейчас потестировать гипотезу об объятиях. Но нас некому будет разбудить, если что-то пойдёт не так, а если мы с тобой завалим Минотавра раньше срока, то весь план с Долиной пойдёт коту под хвост.

– Думаю, завтра мы спокойно успеем опробовать наши идеи! – взбодрилась я. – Проснёмся и со свежими силами будем всё тестировать. Но даже если окажется, что ни одна из гипотез не работает, лично я унывать не собираюсь. Изначальный план никуда не девается. Я готова разобраться с Минотавром в одиночку. Правда. Всё будет хорошо.

– Да я верю, что готова. – Губы Берти тронула улыбка, однако затем он вздохнул. – Но, повторюсь, меня всё-таки за самое сердце дёргает мысль о том, что ты можешь там умереть, госпожа Страждущая. Это настолько не сочетается с моим представлением о чём-либо хорошем, что дрожь берёт. И, кстати, я правильно понимаю, что если ты погибнешь, то вся та потрясающая ватага людей, о которых ты мне с таким упоением рассказывала, явится сюда и просто-напросто разберёт Седые горы по камешку, а из меня, как из ответственного лица, хладнокровно вытрясет душу?

– Они не узнают, что ты был ответственным лицом. Даже я этого не знала. Ты какой-то самопровозглашённый.

– Да я сам явлюсь к ним, посыпая голову пеплом. Я удручающе честный парень, неужели ты ещё не заметила?

Я рассмеялась:

– Берти. В одиночку или с кем-то, завтра или когда-либо, во сне или наяву – я справлюсь. Поверь мне. Иногда так важно, чтобы кто-то в тебя поверил. Иногда достаточно только этого.

Наши взгляды встретились. В глубине глаз Берти плясали отблески лунного света, и мне сразу вспомнились глубокие синие воды Шепчущего моря. В самую короткую ночь в году они полны переливающихся жемчужин, которые держат над головой ундины, поющие Песнь Неба под крестами южных созвездий. Волшебную песнь, очаровывающую, призванную оберегать море от тьмы и дарить любовь.

Голден-Халла положил руку мне на плечо и испытующе посмотрел в глаза. Как будто сосредоточенно искал в моём лице ответ: не лгу ли? Правда ли уверена в себе? Или просто слишком хороша в обманах?

– Берти… – мягко, с лёгким укором шепнула я, согретая этим предполагавшимся как суровый взглядом.

Шёпот получился куда более нежным и женственным, чем я планировала. В тишине замершей комнаты он прозвучал как шорох крыльев вспорхнувшего с ветки соловья.

И тогда зрачки Голден-Халла расширились. Не успела я что-то ещё сказать, как он наклонился и поцеловал меня.

Ох…

Мне показалось, что я глотнула молодого лесного вина – искрящегося, невесомого, как танец нимф на выпавшей до рассвета росе. Приоткрытые губы, сбившееся дыхание и горячий язык, длинные пальцы, огладившие мою скулу, подбородок, шею – поцелуй был как лето: удивительный и скоротечный. Как цветы и кофе, как хло́пок и лён, как далёкая мелодия виолончели, плывущая над полуночными холмами.

Я почувствовала, как у меня пылает лицо. Голден-Халла проскользил губами вдоль моей щеки.

– Если позволишь, я поцелую тебя ещё раз. – Его горячее дыхание опалило мне ухо. – Мы никому не скажем.

Мурашки побежали по моему телу и что-то сладко потянуло в животе оттого, каким проникновенным и тихим был его голос. Я судорожно вздохнула.

– Я думаю, – потянувшись к нему в ответ, позволив красно-рыжим прядкам волос щекотать мне кожу, шепнула я так заговорщицки, будто кто-то мог нас подслушать, – я бы действительно хотела ещё один поцелуй, Берти. Или два. И да, мы никому не скажем. В том числе друг другу: уже начиная с завтрашнего утра это будет секретом, и…

– Хватит болтать, – хрипло оборвал он и, обхватив меня за талию, уложил на кровать. Он навис сверху и стал целовать меня в уголки глаз, и в губы, и в шею, и снова в губы.

Мне казалось, кто-то сорвал с меня все предохранители чувств. Лёгкость, переменчивость, текучесть, свобода – когда я закрывала глаза, мир плясал вокруг нас с Голден-Халлой, полный синих, изумрудных и жёлтых красок, напоминающих о лесных фонариках в темноте потаённой рощи, и мне хотелось глотать воздух полной грудью, но в то же время я задыхалась в сладкой жаркой тесноте между нами. В поцелуях Берти оказался таким же непредсказуемым, как в жизни, и открытость перемешивалась в нём с запрятанной опасной силой, и мне это безумно нравилось.

Мурашки. Вздохи. То требовательные, то нежные касания сильных пальцев.

А ещё мне нравилось, что, вопреки всему, не возникало ощущения, будто происходит что-то фундаментальное, что нужно будет потом нести с собой и в угоду чему перестраивать наши отношения. Нет, близость с Берти напоминала просто ещё один наш с ним будоражащий, эмоциональный, глубокий и, конечно, игривый разговор, который давно хотелось завести, потому что эта тема с этим собеседником вызывала дикий интерес. И вот теперь так приятно и легко, потому «разговор» получается потрясающим, и твои ожидания полностью удовлетворены, и ты хочешь добавить ещё пару «фраз» – ключицы, шея, царапинки на его лопатках… – а потом покрыть это вуалью тайны и иногда очень глупо улыбаться, вспоминая.

Голден-Халла был до пепла горяч.

Наконец мы остановились, прислушиваясь к себе и друг другу, наслаждаясь невидимыми искорками, пляшущими вокруг: у мерцающего аквариума с осомой, на корешке книги, на покрывале, запястьях, ладонях, груди… Везде. Казалось, в комнате неуловимо