Современный грузинский рассказ - Нодар Владимирович Думбадзе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А Нигерия откуда вам известна? — не отступает руководитель, ловит, как мне кажется, респондента на слове, но тот не смущается:
— В Нигерии, любезный, три отличных писателя — Шийонка, Чинуа Ачебе и Габриэль О’Хара.
Нет, невозможно с ним беседовать, и хотя руководитель больше не косится хмуро в мою сторону и даже избегает моего взгляда, все равно чувствую — все в нем клокочет, и опять вспоминается ужасное, страшное слово «повлаборантили», а человек, который очень любил литературу, преспокойно продолжает:
— Быть читателем — это само по себе чудо, читатель — это тот, кто может, например, уместиться между влюбленными и в без того тесном спальном мешке и не оказаться лишним, это чудо, и скажу больше — не только не оказаться лишним, но и быть необходимым, потому что так пожелал автор.
— Почему пожелал?..
— Потому что надо было.
И говорит:
13— Есть что-то общее, думается, между вином и книгой: и то и другое дает ощущение так называемой свободы личности. Но в одном случае свобода — разнузданная, неприглядная, унизительная, порождаемая безответственностью, другая же — возвышенная и возвышающая, всемогущая, понимаете? О, с каким удовольствием заточил бы я в свои карцеры-люксы пьяниц, а уж вслед за ними отправил бы туда крупных дельцов, не мелких хапуг, а крупных махинаторов, и знаете почему? Не представляете, как я сочувствую им! Не считайте их счастливыми, а главное, дорогие, не завидуйте им — как бы они ни задавались, как бы ни заносились, все равно каждый день их омрачен, отравлен, потому что есть миг перед сном, мимолетный миг, когда все мы видим себя в истинном свете, без прикрас… Не завидуйте и тому, что в преизбытке у них всякие яства, — потому что, основательно набив утробу, они смутно жаждут чего-то еще, и невдомек им, что это что-то — лук да хлеб! Мы, читатели, не завидуем их богатству, потому что Дон Кихот более реален, чем все перстни и все шкафы на свете. Между прочим, к слову сказать, физикам никогда не создать «перпетуум-мобиле», а литература уже создала вечное — это «Дон Кихот»!.. Так вот, поместил бы я всех этих дельцов в карцеры-люксы и заставил начать с алфавита, они, конечно, грамотны, но вся суть в методе последовательности, — и держал бы их в заточении, пока при чтении «Рассказа косуленка»[26] им не шашлык бы вспоминался, а кое-что куда более нужное и значительное.
— Во-первых, — обрывает его руководитель, он раздражен, — откуда вам знать, какой писатель великий, а какой — нет? Иногда века проходят, пока это выясняется…
— О-о! Воистину хороший вопрос, интерес ваш вполне естественный, сейчас поясню… С чего бы начать?.. Что и говорить, есть слабые, мелкие писатели со своими безжизненными, безликими персонажами, нужными нам, как… Клим, подскажи сравнение, посочнее… О-о, Клим, придумаешь же! Разумеется, и среди писателей, как и везде, попадаются охотники за выгодной дичью, которая легко дается в руки и шкурку имеет ценную, но если ты настоящий читатель, прекрасно разберешься во всем, ибо есть писатель отважный, удивительно спокойно, самоотреченно идущий на риск — дрессировщик, сующий голову в пасть льву, не в пример дрессировщику, заставляющему прыгать через обруч маленьких кудлатых собачонок с бантиком на шее, но есть и истинные укротители, способные подчинить своей воле волка, а ведь его не то что приручить нельзя — за хвост на миг ухватить куда трудней, чем сунуть голову в пасть льву! И что с того, что схватившийся с волком порой оборван, как нищий, и даже отвержен, а дрессирующий собачек выряжен в блестящий гусарский мундир? И если угодно знать, каков мой идеал писателя, скажу: мой идеал — гордый оборванец верхом, на волке, с орлом на плече, хотя, говорят, и орла нельзя приручить… И скажу вам, наконец, просто и понятно: великий писатель — тот, кто создает великое произведение…
— А во-вторых, — опять обрывает его руководитель, он разозлен, — откуда вы знаете, какое произведение великое, а какое — нет?
— У меня, милейший, есть свой необычный фиксатор-определитель, с ним не сравниться точнейшим приборам и измерителям: если я читаю что-нибудь действительно значительное — все ли произведение или метафору из него, повторяю, если истинно значительное, — гусиной кожей покрываюсь! Не верите? — респондент засучивает рукав и, произнося «Дон Кихот», показывает руку — что правда, то правда, так оно и есть.
Мой руководитель не сдается, находит новый вопрос:
— Мне непонятно, между прочим, каким принципом вы руководствуетесь, называя писателей и перечисляя этих якобы любимых вами женщин, — какому следуете принципу — хронологическому, как таковому, или алфавитному… а?
— Боже правый! Что он говорит, Клим! — респондент звонко хлопает себя ладонью по лбу. — Что общего, откуда и куда — любовь и алфавит! Мать честная! Вот кого поздравлять и поздравлять, Клим! Редчайший тип «поздравляемого»!
— Да его не поздравлять — качать надо, как олимпийского чемпиона! — восклицает Клим.
— Попрошу быть немного вежливей, — руководитель разъярен. — Что вы пристали с этой вашей литературой! Так и я могу вас удивить, ну-ка скажите, что вы знаете о моей науке и ее блестящих представителях, кто такие Эмиль Дургхаим и Макс Вебер или Парсонс и Мертон, что вы слышали о Паретосе и фон Визе, — руководитель разошелся, я ликую. — Кем были Шепанский, Бекер и Питирим Сорокин?
