Современный грузинский рассказ - Нодар Владимирович Думбадзе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И руководитель начинает:
— Важнейшая, существеннейшая функция данной анкеты не сможет быть реализована на основе постановки традиционных вопросов, предполагающих учет условий быта и вообще жизни… Следовательно, их следует заменить показателями комплексной урбанизации окружающего…
Но респондент прерывает:
— Спрашивайте, пожалуйста…
— О чем спрашивать… — не понимает руководитель, слегка раздражаясь, не выносит, когда его перебивают. — Во-первых, вы не знаете, о чем я собираюсь спрашивать…
— Я и не говорил, что знаю… Впрочем, как же, знаю! Вы намерены, если не ошибаюсь, изучить мой досуг и мой же быт с целью улучшить в будущем, не так ли?
— И задавать вам вопросы без всякого вступления, без подготовки?..
— Конечно, подготовку ведь Тамаз провел. Я даже знаю, что я — респондент, а вы — интервьюер.
— Хорошо, — холодно улыбается руководитель. — Итак, вы любите художественную литературу?
— Не скрою, и очень.
— Прекрасно… А газеты и журналы?
— Между прочим, бессмысленное сочетание слов — «газеты и журналы», — недовольно замечает респондент. — Журнал — одно, газета — другое… Уму непостижимо, почему их увязали друг с другом, прямо-таки слили воедино.
— Н-да… А кто вам нравится из писателей?
— Который час, Клим? — спрашивает вдруг респондент.
— Без четверти четыре, — сообщает тот.
— О… Не успею их перечислить — до пяти работаем.
И вот именно тут руководитель в первый раз хмуро покосился на меня. Потом спросил его:
— Как вы поведете себя, заметив в библиотеке, что кто-то рвет книгу?
Думали, скажет: «Своими руками задушу, растерзаю», а респондент бесстрастно так: «Смотря какую книгу…»
Подобного ответа мы не ждали, не знаем, как реагировать, зато Клим — восторженно: «Прекрасно, маэстро, замечательно!..»
— Вы одни живете?
— Нет, нас двое, — отвечает респондент. — Я и брат мой — Гриша Кежерадзе. У нас и третий брат есть. О, тот совершенно особенный, нас обоих превосходит, только не живет с нами, бродит по деревням… Если мы с Гришей… как бы это сказать… да, если мы с Гришей на рассказ потянем, так он на целый роман, так-то.
— И тот, что с вами живет, любит литературу подобно вам?
— Кто, Гриша? Нет… Любить-то любит, понятно, но так, как я, нет! Э-эх, и у него была своя проблема, свое увлечение, но он впал в крайность, со всеми без разбору заводил разговор о своей проблеме, а потом решил молчать… Молчит, эх, и настраивает рояли, настройщик он…
Тут руководитель второй раз хмуро покосился на меня.
Но все же повел речь дальше, заговорил, как всегда, — убедительно, выразительно.
— Вы любите литературу — и это замечательно, чтение одна из наицелесообразнейших форм культурного времяпрепровождения, одна из форм, повторяю, — но чем не угодило вам, скажем, изобразительное искусство, чем плоха прогулка на свежем воздухе или прекрасная музыка, каковой являются творения выдающихся композиторов… Да, почему бы не ходить на бальные танцы, не уделять время радио, телевидению с их содержательными передачами на разнообразнейшие темы, почему бы не заняться каким-нибудь видом спорта, например, шахматами или чтением художественной литературы… — и тут же спохватывается, — впрочем, чтением вы занимаетесь… Да, шахматы — исключительно хорошее занятие, и вообще…
Умолк, мы ждем.
— Продолжайте, продолжайте, — неожиданно вступает Клим, — учит руководителя, указывает, что делать! Понимаю — наглость, но такая! Хотя бы на человека походил — плюгавый коротышка-головастик, сосунок кривоногий.
И возмущенный руководитель задает самый сложный, самый динамичный вопрос, он снова решителен, непреклонен и целеустремлен.
— Скажите, как бы вы устроили жизнь, будь это в вашей власти?
— Мою? Лично мою?
— Нет, любезный, — победно уточняет руководитель, — всего общества!
— Бог ты мой!.. — взволнованно вырывается у респондента. — Я не ослышался?.. Всю жизнь дожидался этого вопроса!..
— В самом деле? — поражается руководитель. — Вы размышляли над этим?
— Только этим и занимался, — задумчиво произносит респондент и вдруг оживляется: — Рассказать?.. Спрашиваете, как бы я устроил жизнь?.. — Он ходит, разглядывает фотографии на стене; у сильно декольтированных женщин, почти у всех, лица серьезные, видимо чтобы смягчить впечатление от наготы, женщины в платьях с глухим воротом расплылись в улыбке, есть и исключения — в декольте, но улыбаются, на лицах нескольких женщин наигранный трагизм, и вон на видном месте и мужчина, которого вчера трижды чернили, там же фото молодого человека с недоброй ухмылкой, он тоже удачно выставлен — бросается в глаза, а немного ниже — какой-то тип, пройдоха, как пить дать; с соседней фотографии подозрительно смотрит мужчина с тонкими губами. Есть и добрые лица, ребенок смеется… — Как бы я устроил? — повторяет респондент, оживляясь. — Как, а вот так — весь город застроил бы карцерами.
— Что?! — руководитель поражен. — То есть как это… Вы за тиранию?
— Нет, что вы, упаси бог! — Респондент улыбается, успокаивая его. — Это не будут карцеры в обычном смысле, это будут карцеры-люксы…
— Карцеры-люксы?!
— Ваше удивление естественно, — соглашается респондент. — Есть слова, которые с трудом сочетаются, в их ряду и эти два — «карцер» и «люкс», и все же нет таких двух слов, которые когда-нибудь да не увязались бы друг с другом, — это были бы карцеры-люксы с множеством книг, с мягким удобным креслом, настольной лампой «грибок» на красивом столике — одним словом, карцер — мечта для каждого книголюба. Что поделаешь, не все способны читать в библиотеке. Для того, кто сам, своими ногами, ступит в созданное мною помещение, для того оно окажется просто люксом, но для многих — будет карцером-люксом… С этого, собственно, и следовало начать. Вот стоят на улице молодые ребята, подпирают стенку, болтают, поплевывают, никуда не спешат, время их не интересует — делом не заняты, и безразлично им, сколько прошло времени, который час, день ли еще, ночь ли уже, стоят, задевают девушек, пристают с грубыми шуточками, насвистывают, развлекаются на свой лад, угощают друг друга пинками, скалятся, и тут-то мы, я и мне подобный, — бац! — хватаем их и ведем в описанный карцер.
— Насильно? — заинтересовывается руководитель и впервые что-то записывает.
— Да, да, насильно, — твердо говорит респондент, он неумолим. — Возможно, и руки