Рассказы и повести - Виктория Токарева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фужер треснул, издав прощальный хрустальный стон. Дюк забрал его из Сережиных рук, вынес на кухню и поглядел, как можно поправить трещину. Но поправить было нельзя, можно только скрыть следы преступления.
Фужер был подарен маме на свадьбу шестнадцать лет назад. С тех пор из двенадцати осталось два фужера. Теперь один.
Дюк вышел на лестницу, выкинул фужер в мусоропровод, а когда вернулся в комнату, увидел, что свет выключен и все распределились по парам.
Хонин с Мареевой, поскольку они оба интеллектуалы с математическим уклоном. Кискачи - с Елисеевой, поскольку он ее рассмешил, а ничего не роднит людей так, как общий смех. Булеев с Кияшкой, по принципу: "Если двое краше всех в округе, как же им не думать друг о друге".
Дюк попробовал потанцевать между парами один, как солист среди кордебалета, но на него никто не обращал внимания. Все были заняты друг другом.
Дюк пошел к себе в комнату. Непонятно зачем. За ним следом тут же вошли Елисеева и Кискачи.
- Ты мне не веришь! - с отчаяньем воскликнул Сережка.
- Ты всем это говоришь, - отозвалась Елисеева.
- Ну, хочешь, я поклянусь?
- Ты всем клянешься.
- Это сплетни! - горячо возразил Сережка. - Просто меня не любят. Я только не понимаю, почему меня никто не любит. Я так одинок...
Он склонил нечесаную голову, в круглых очках и на самом деле выглядел несчастным и неожиданно одиноким.
Дюку показалось, что Елисеева хочет прижать Сережку к себе, чтобы своим телом растопить его одиночество. Он смутился и вышел к танцующим.
Танцевали только Булеев с Кияшкой. В комнате было душно от сексуального напряжения. Дюк не стал возле них задерживаться. Отправился на кухню.
На кухне за столом сидели Хонин с Мареевой и, похоже, решали трудную задачу... Хонин что-то вертел на листке, Мареева стояла коленями на табуретке, склонившись над столом своим похудевшим телом. Они оглянулись на Дюка с отсутствующими лицами и снова углубились в свое занятие.
Дюк постоял-постоял и вышел в коридор. В коридоре делать было абсолютно нечего. Он взял с вешалки куртку и пошел из дома, прикрыв за собой дверь, щелкнувшую замком.
На улице мело. Под ногами лежал снег, пропитанный дождем. Значит, скоро весна.
Возле подъезда дежурил старик с коляской. У коляски был поднят верх.
Дюк почувствовал вдруг, что может заплакать, - так вдруг соскучился по маме. По обоюдной необходимости. У него даже выступили слезы на глазах. И в этот момент увидел маму, но почему-то похудевшую вдвое. Как Мареева.
Она подошла, и он понял: это не мама - Другая женщина, чем-то похожая на маму и одновременно на Машу Архангельскую. Если бы маму и Машу перемешать в одном котле, а потом из них двоих сделать нового человека - получилась бы эта женщина с голубым от холода лицом. Как Аэлита. У нее были прозрачные дужки больших очков, и за ними большие прозрачные серые глаза.
- Мальчик, ты не знаешь, где тут квартира восемьдесят девять? - спросила Аэлита.
Дюк знал, поскольку это было его квартира.
- А вам кого? - спросил он.
- Я не знаю имени. Мальчик-шаман.
- Талисман, - поправил Дюк. - Это я.
- Ты? - удивилась Аэлита и даже сняла очки, чтобы получше рассмотреть Дюка.
Ничего особенного она в нем не увидела и вернула очки на прежнее место.
- Это хорошо, что я на тебя сразу напоролась. Это хорошая примета, заключила Аэлита.
- Случайно... - философски возразил Дюк.
Если бы на сабантуй пришли четыре девочки, а не три, то он был бы сейчас дома и дверь никому, кроме мамы, не открыл. Аэлита бы постояла, постояла, да и ушла.
- Случайно ничего не бывает, - возразила Аэлита. - Все зачем-нибудь.
Дюк часто думал на эту тему. Что есть судьба? Нагромождение случайностей. Или все зачем-нибудь? А если второе - то зачем? Зачем, например, стоит перед ним эта странная марсианская женщина, от которой пахнет воздухом и водой, а именно - дождем. Которую он никогда не видел прежде, а кажется, будто знал давно.
Дюк смотрел на Аэлиту и раздумывал - как быть? Пригласить ее в свою квартиру или нет? Можно, конечно, подняться, зажечь свет и громко предложить своим гостям; как предлагает обычно Лев Семенович: "Потрудитесь выйти вон!"
И это было бы совершенно справедливо со стороны Дюка. Но гостям сейчас меньше всего хотелось выйти вон, в промозглый холод и мрак. Им хотелось быть там, где они есть.
- Можно я к тебе не пойду? - спросила Аэлита. - Я твоих родителей стесняюсь. Еще подумают, что я ненормальная.
- Можно, - обрадованно разрешил Дюк.
- Пойдем в парадное, - предложила Аэлита. - Там батарея есть.
Они вошли в парадное. Поднялись на один пролет.
Аэлита поставила на подоконник большую клетчатую сумку. Сняла варежки. Положила руки на батарею. Она грела их довольно долго. Потом спросила:
- Как ты думаешь, сколько мне лет? Только честно...
Дюк преувеличенно честно посмотрел на Аэлиту и сказал:
- Двадцать пять.
Он сложил в уме возраст мамы и Маши Архангельской - 34+16 и разделил на два. Получилось двадцать пять.
- Сорок, - сказала Азлита низким голосом.
Дюк вгляделся в нее пристальнее и не поверил.
- Не может быть, - сказал он.
- Я тоже не верю, - согласилась Азлита. - Утром проснусь, вспомню, что мне сорок, и такое чувство, как после операции: приходишь в себя и узнаешь, что тебе отрезали ногу... Ужас... Кажется, что это не со мной. А потом вспомню, что до войны родилась. Давно живу. Значит, все-таки со мной...
Аэлита замолчала, всматриваясь в сумерки.
- А чего? Сорок - не много, - слукавил Дюк, поскольку этот возраст казался ему безнадежно отдаленным, давно миновавшим станцию под названием "Любовь". Ему казалось, что в этом возрасте уже смешно любить или быть любимым. И что делать в сорок лет - совершенно непонятно.
- Не много, - согласилась Аэлита. - Но и осталось тоже не много. Молодости считанные секунды остались. А молодость мне сейчас нужна больше, чем когда-либо. Раньше она была мне не нужна...
Из-под ее очков выползла слеза. Аэлита сняла слезу пальцем, но на ее место по этой же самой дорожке выкатилась следующая слеза, абсолютно такая же.
- Не плачьте, - попросил Дюк. - В конце концов, как у всех, так и у вас. Если бы вы одна старели, а все вокруг оставались молодыми, тогда было бы обидно. А так чего?
- Все - это все. А я - это я, - не согласилась Аэлита и упрямо шмыгнула носом.
- Вы хотите, чтобы я сделал вас моложе? - догадался Дюк.
- Немножечко, - тихо взмолилась Аэлита. - Всего на десять лет. Больше я не прошу...
- Но это не в моих возможностях. Для этого надо быть волшебником, а я только талисман.
- Не отказывайтесь! - шепотом вскричала Аэлита. - Я не из-за себя прошу. Мне все равно. Я, в конце концов, себя и так узнаю. Я - из-за него.
- Из-за кого?
- Я замуж выхожу. - Аэлита сняла очки, и ее лицо стало близоруким, беспомощным. Казалось, если пойдет, то вытянет перед собой руку, как слепая. Будет щупать рукой воздух, а ногами землю. - Он моложе меня на десять лет. Когда он родился, я уже в четвертый класс ходила...
- Ну и что? Если он вас любит, какая ему разница? - спросил Дюк, примешивая в интонацию побольше беспечности. - Подумаешь, десять лет...
- Психологически... - Аэлита подняла палец. - Он не должен об этом знать.
Дюк посмотрел на палец и мысленно согласился. Знание действительно меняет дело. С тех пор как он узнал, что Аэлите сорок, а не двадцать пять, вернее, в тот момент, когда он об этом узнал, она постарела прямо у него на глазах. Как-то потускнела, будто покрылась временем, как пылью.
- А вы не говорите, сколько вам лет. Он и не узнает, - нашелся Дюк.
- "Не говорите"... - передразнила Аэлита. - Стала бы я за этим советом ехать за тысячу километров.
Дюк растерялся.
- Меня Клавдия Ивановна на тебя вывела. У нее знакомые в Прибалтике живут. Они сказали, что ты знакомый их знакомых.
Дюк понял, что слух о нем прошел по всей Руси великой и по дороге оброс как снежный ком.
- Вы зря ехали, - сурово сознался Дюк и почувствовал, как стало колюче-жарко щекам. - Я не талисман.
- Талисман, - спокойно возразила Аэлита.
- Но я же лучше знаю, - мучительно улыбнулся Дюк.
- Ты не можешь этого знать.
- Как? - растерялся Дюк.
- Потому что твое, ну вот это твое свойство - оно как талант. А талант не чувствуется. Это просто часть тебя. Как цвет глаз. Разве ты чувствуешь цвет глаз?
- Нет.
- Ну вот. Чувствуется только болезнь. А талант - это норма. Для тебя. Вот и не чувствуешь...
Аэлита надела очки и смотрела на Дюка с таким убеждением, что он подумал оторопело: а может, правда? Вдруг он действительно талисман, и теперь не надо себя искать, потому что он уже есть...
- Вы так думаете? - спросил Дюк.
- А чего бы я летела за тысячу километров?
Дюк молчал, испытывая самые разнообразные чувства, среди которых было и такое, как ответственность. Когда в тебя верят, ты должен соответствовать.
- А что я должен сделать? - спросил Дюк, испытывая готовность сделать все, что в его силах и свыше сил.