Рассказы и повести - Виктория Токарева

Маша заметила Дюка, сидящего на корточках.

- Что с тобой? - нежно спросила она, как бы пролила на него немножечко переполняющей ее нежности.

- Ничего, - ответил Дюк.

Ему не нужна была нежность, предназначенная другому.

- Полкило пошехонского сыру, полкило масла и двадцать пачек шестипроцентного молока, - перечислил Дюк.

Продавщица - пожилая и медлительная - посчитала на счетах и сказала:

- Восемь рублей девять копеек.

- А можно я вам заплачу? - спросил Дюк и протянул деньги.

- В кассу, - переадресовала продавщица.

Работала только одна касса, и вдоль магазина текла очередь, как река с изгибами и излучинами и ответвленными ручейками.

- Долго стоять, - поделился Дюк и установил с продавщицей контакт глазами. В его глазах можно было прочитать: хоть вы и старая, как каракатица, однако очень милая и небось устали и хотите домой.

Когда на человека с добром смотришь и нормально с ним разговариваешь, не выпячивая себя, не качая прав, то легко исполняется все задуманное, и не обязательно для этого быть талисманом. Добро порождает добро. Так же, как зло высекает зло.

Продавщица посмотрела на тощенького, нежизнеспособного с виду мальчика, потом обежала глазами очередь в кассу. Совместила одно с другим мальчика с очередью. И сказала:

- Ну ладно. Только без сдачи.

Дюк положил на прилавок восемь рублей двумя бумажками и десять копеек. Продавщица смела деньги в ладонь.

Из ладони - в большой белый оттопыренный карман на ее халате. И перевела глаза на следующего покупателя. На усохшую, как сучок, старуху.

- Пятьдесят семь копеек. Без сдачи, - сказала старуха и положила деньги на прилавок. - Пакет сливок и творожный сырок.

Когда Дюк выходил из магазина, волоча в растопыренной авоське двадцать треугольных маленьких пирамид, торговля в молочном отделе шла по новому принципу, минуя кассу, в обход учета и контроля. Хорошо это или плохо, Дюк не задумывался. Наверное, кому-то хорошо, а кому-то плохо.

В дверях он столкнулся в Ларискиной мамой, соседкой тетей Зиной-той самой, у которой он не хотел бы родиться.

- Куда это ты столько молока тащишь? - удивилась тятя Зина.

- А мы из него домашний творог делаем, - объяснил Дюк. - Мама утром только творог может есть.

- Молодец, - похвалила тетя Зина. - Маме помогаешь. Бывают же такие дети. А моя только "дай" да "дай".

Сейчас магнитофон требует. "Соню". А где я ей возьму?

Дюк не ответил. Нижняя пачка треснула под давлением верхних девятнадцати, и из нее такой беспрерывной струйкой потекло молоко, омывая правый башмак. Дюк отвел руку с авоськой подальше от джине, струйка текла на безопасном расстоянии, но держать тяжесть в отведенной руке было неудобно.

- Саша, говорят, что ты... это... забыты... это... забыла слово. Ну, навроде золотой рыбки.

- Кто говорит? - заинтересовался Дюк.

Путь распространения славы был для него небезразличен.

- В школе говорят.

Дюк догадался, что Виталька сказал Маше. Маша - Лариске. Лариска тете Зине. А той только скажи. Разнесет теперь по всей стране. В "Вечерке" напечатает, как объявление.

Дюку льстило, что его имя муссировали в кругах, где лучшие мальчики катаются на катке с лучшими девочками, под музыку, скрестив руки перед собой.

- Ко мне знакомые приехали из Прибалтики, - сообщила тетя Зина почему-то жалостливым голосом. - Мы у них летом дачу снимаем. Они хотят финскую мебель купить "Тауэр". А достать не могут.

- Английскую, - поправил Дюк.

- Почему английскую? - удивилась тетя Зина.

- Тауэр - это английская тюрьма. Там королева Елизавета Стюарт сидела.

- А ты откуда знаешь?

- Это все знают.

- Может быть, - согласилась тетя Зина. - Там стенка в металлических решетках.

- А зачем тюремные решетки в квартиру покупать? - стал отговаривать Дюк.

- Помоги им, Саша. А? Я обещала. Лариска говорит, что ты благородный.

Дюк не знал про себя - благородный он или нет. Но раз Лариска говорит, со стороны виднее.

Согласиться и пообещать было заманчиво, но рискованно. Вряд ли директора мебельного магазина может устроить пояс с пряжкой "Рэнглер". Да и пояса нет. Сказать тете Зине: "Нет, не могу", - сильно сократить радиус славы. А слава - единственный верный и самый короткий путь к Маше Архангельской. Когда она убедится, что Виталька - гарантное несчастье, а Дюк - благородный и выдающийся, то неизвестно, как повернется дело.

- Они бы сунули, - доверительно шепнула тетя Зина. - Но говорят: мы не знаем, кому надо дать и сколько. Они очень порядочные люди, Саша. Интеллигентные. Садом пользоваться разрешают. Огородом. Мы у них смородину рвали. Укроп.

Струйка из пакета иссякла и теперь капала редкими каплями. Дюк вернул руку в прежнее состояние.

- Я попробую, - сказал он. - Но не обещаю.

Операцию "Тауэр - Талисман" следовало подготовить заранее.

Кабинет директора располагался в глубине магазина, рядом с мебельным складом.

Директор салона мебели сидел за своим столом, сгорбившись, приоткрыв рот, и походил на ежика, который хотел пить. Жесткие волосы стояли на голове торчком, как иголки. Не хватало только иголок на спине. Его голова составляла треть туловища и переходила в него сразу, без шеи. Ручки были короткие, как лапки, и лежали на столе навстречу друг другу.

- Здравствуйте, - поздоровался Дюк, входя.

Ежик что-то вякнул безо всякого вдохновения. Длинное слово "здравствуйте" ему произносить не хотелось. Да и некому особенно. Подумаешь, мальчик пришел. Заблудился, должно быть. Маму потерял.

Дюк стоял в нерешительности и молчал.

- Чего тебе? - спросил Ежик. Говорил он через силу, как будто его немножко придушили и держали за горло.

- Гарнитур "Тауэр", - отозвался Дюк.

- Импорта сейчас нет... А кому надо?

- Знакомым.

- Чьим? - директора, видимо, беспокоило: не явился ли Дюк гонцом от важного лица.

- Тети Зининым.

- А тебя Зина кто?

- Соседка.

- А что же это она тебя за мебелью посылает? Совсем уж с ума посходили... Ребенка за мебелью... - директор фыркнул абсолютно как еж.

- Я не ребенок.

- А кто же ты?

- Талисман.

- Чего?

- Талисман - это человек, который приносит счастье.

Директор впервые за время разговора воспрял и посмотрел на Дюка, как ежик, который увидел что-то для себя интересное. Гриб, например.

- Ты приносишь счастье? - переспросил он.

- Сам по себе нет. Но если человек что-то хочет и берет меня с собой, то у него все получается, что он хочет.

- А ты не врешь? - проверил Еж. Так гарнитуров все равно ведь нет, уклонился Дюк.

- Если ты мне поможешь, я тебе тоже помогу, - пообещал Еж. - Съезди со мной на час-другой.

- Куда? - спросил Дюк.

- В одно место, - не ответил Еж. - Какая тебе разница?

- Да в общем никакой, - согласился Дюк.

Еж встал из-за стола, поднялся на задние лапки, но выше не стал. Голова его осталась на прежнем уровне. Дюк понял, что он встал, по расположению рук на столе. Прежде они располагались навстречу друг другу, а теперь ладонями вперед. Как у стоящего человека.

В такси Еж сидел возле шофера и все время молчал, утопив голову в плечах.

Один только раз он обернулся и сказал:

- Если они хотят, чтобы не было взяточничества, пусть не создают условия.

Дюк ничего не понял.

- Создают дефицит. Создают очередь, - продолжал обижаться Еж. - И на что они надеются? На высокую нравственность? Я так и скажу.

- Кому? - спросил Дюк.

Еж махнул рукой и обернулся к таксисту:

- Здесь.

Таксист притормозил возле большого, внушительного здания.

Еж расплатился. Вышел. Открыл дверцу Дюку.

Они разделись в гардеробе, прохладном и мраморном, как собор.

Поднялись по просторной лестнице, вошли в комнату, обшитую деревом. По бокам комнаты были две массивных двери с табличками, и возле каждой сидело по секретарше.

- Стой здесь, - велел Еж, а сам пошел направо. Но, прежде чем кануть за дверью, бросил Дюку взгляд, как бросают конец веревки, перед тем как прыгнуть в кратер вулкана. Или нырнуть в морскую глубину. Или выйти из ракеты в открытый космос, когда не знаешь, что тебя ждет и сможешь ли ты вернуться обратно. Дюк поймал глазами конец веревки и кивнул.

Еж скрылся за дверью, подстрахованный Дюком.

Дюк остался стоять как столбик. Хотелось есть. Он ничего толком не понимал, что происходит, однако сообразил, что кто-то создал условия для взятки и Еж, не обладая высокой нравственностью, загреб взятку в норку своими куцыми лапками. Теперь его вызывают и требуют объяснения, и Еж сильно расстроен, поскольку придется снимать с иголок чужие деньги, которые успели стать его собственными.

Секретарша справа сосредоточенно копалась в бумагах. Потом достала то, что искала, и вышла из комнаты.

Вторая секретарша держала возле уха трубку и время от времени произносила одну и ту же фразу: "Ты совершенно права". Пауза, и снова: "Ты совершенно права".

Дюку стало скучно. Он прислонился спиной к правому дверному косяку и съехал вниз, скользя по косяку спиной.