Рассказы и повести - Виктория Токарева

Дюку стало скучно. Он прислонился спиной к правому дверному косяку и съехал вниз, скользя по косяку спиной.

Он рассчитывал посидеть на корточках для разнообразия жизни. Но не удержался, повалился спиной на дверь.

Дверь поехала, Дюк поехал вместе с дверью, и в результате получилось, что его голова и туловище оказались лежащими в кабинете, а ноги остались в приемной, и он был похож на труп, вывалившийся из чулана.

В этом лежачем положении Дюк сумел рассмотреть, что в кабинете двое: Еж и еще один, похожий на бывшего спортсмена, вышедшего в тираж по возрасту.

- Что это? - испугался спортсмен.

- Это мое, - смутился Еж.

Дюк тем временем поднялся на ноги, и спортсмен получил возможность рассмотреть Дюка в вертикальном положении - узкого в кости, с круглыми перепуганными глазами, с вихром на макушке. Спортсмен смотрел на мальчика дольше, чем принято в таких случаях. Потом почему-то расстроился и сказал Ежу:

- Ну вот что! Пишите заявление по собственному желанию, и чтобы в торговле я вас больше не видел. Чтобы вами не пахло. Ясно вам?

Говорил он грубо, но Еж почему-то обрадовался, у него даже глаза вытаращились от счастья.

- Спасибо! - с чувством вякнул Еж.

- Меня благодарить не надо! - запретил спортсмен. - Мне вас не жалко. Мне детей ваших жалко. Хочется думать, что яблоко от яблони далеко падает. Идите!

Еж стоял, парализованный счастьем. Дюк тоже не двигался.

- Иди, иди, - мягко предложил спортсмен Дюку. - И папашу своего забирай...

Спустились по лестнице, не глядя друг на друга. Молча взяли пальто у гардеробщика.

Вышли на улицу.

- "Не пахло"... - обиженно передразнил Еж. - Да я и сам к этим магазинам на пушечный выстрел не подойду. Плевал я на них с высокой колокольни! А еще лучше - с низкой, чтобы плевок быстрее долетел. На этой мебели посидишь, людей начинаешь ненавидеть. Стая... Да и то в стае свои законы. Вот волки, например... Да что мы здесь стоим? - спохватился Еж. - Пойдем выпьем!

Они перешли дорогу, влекомые вывеской "Гриль-бар".

В баре почти пусто. За столиками в пальто сидели редкие пары. Играла тихая музыка.

- Есть хочешь? - спросил Еж.

- Сейчас нет, - ответил Дюк.

Он хотел, потом перехотел и только чувствовал в теле общую нудность.

Еж принес бутылку коньяка с большим количеством звездочек и лимон, нарезанный кружками.

Разлил коньяк по стаканам, себе полный, Дюку - половину.

- Тебя как зовут? - спросил Еж.

- Саша, - вспомнил Дюк.

- Ну, Саша, - Еж поднял стакан. - За успех мероприятия!

Дюк широко глотнул. Закусил. Ему стало пронзительно от коньяка и кисло от лимона.

Еж выпил. Скрючил лицо, как резиновая кукла, сбив нос и рот в одну кучу. Потом вернул все на свои места.

- Жаль, что меня не посадили, - сказал он.

- Куда? - не понял Дюк.

- В тюрьму, - просто ответил Еж, размыкая лимонное кольцо в лимонную прямую. - Скрыться бы от них ото всех. Поменять обстановку. В тюрьме, если хочешь знать, тоже жить можно. Главное, знаешь что?

- Нет, не знаю.

- Главное - остаться человеком. Я помню, после войны пленные немцы дома строили. На совесть. Я спрашиваю одного: "Ты чего стараешься?" А он мне: "Хочу домой вернуться немцем". Понимаешь?

Дюк внимательно слушал Ежа, но проблемы немца были далеки от его собственных проблем.

- Вы мне "Тауэр" обещали, - намекнул Дюк.

- Приходи и бери, - согласился Еж.

- Так нету же, - растерялся Дюк.

- На базе нету, а у меня на складе есть. Один. Бракованный. Стекло треснуло. Но стекло заменить - пара пустяков. Мои ребята и заменят.

Еж посмотрел на часы и сказал:

- Сегодня я уже не вернусь. Давай завтра. С утра. Ты сам придешь? Или пришлешь?

- Пришлю, - важно ответил Дюк.

- Я его грузину одному обещал. Но отдам тебе.

- Спасибо, - поблагодарил Дюк.

- Тебе спасибо. То, что ты сделал, дороже денег. Ты в самом деле счастье приносишь?

- Всем, кроме себя, - сказал Дюк.

- Это понятно, - поверил Еж.

- Почему понятно?

- Или себе за счет других, или другим за счет себя, - объяснил Еж.

- А вместе не бывает?

- Может быть, бывает. Но у меня не получается.

- А вы - себе за счет других? - поинтересовался Дюк.

- Я не себе. В том-то и дело. Что мне надо? - Еж прижал к груди обе лапки. - Мне ничего не надо. Я старый человек. Все для них! И хоть бы раз они спросили: "Папа, как ты себя чувствуешь?" Я не стал бы жаловаться. Но спросить-то можно... Поинтересоваться отцом родным...

Дюку стало обидно за Ежа, и он спросил:

- А как вы себя чувствуете?

- Плохо! - Еж подпер усеченной лапкой свою крупную голову и устремил грустный умный взгляд в лесное пространство. - Из меня азарт ушел. Скучно мне! Скучно!

Смысла не нахожу. В чем смысл?

- Не знаю, - сказал Дюк.

- И я не знаю, - сознался Еж. - Раньше думал: дети растут. Для них. Теперь выросли, и я вижу: это вовсе не мои дети. Просто отдельные люди. Сами по себе. Я - отдельный человек. Сам по себе. Я для них интересен только как источник дохода. И больше ничего.

Дюк вспомнил маму и сказал:

- Это нехорошо со стороны ваших детей.

- Нормально, - грустно возразил Еж. - Если бы дети исполняли все надежды, которые на них возлагают родители, мир стал бы идеален... А он как был несовершенным со времен Христа, так и остался.

- А что же делать? - настороженно спросил Дюк.

- Ничего не делать. Жить. Во всех обстоятельствах оставаться человеком. Как пленный немец. Все мы, в общем, в плену: у денег, у болезней, у желаний, у возраста, у любви и смерти. А... - Еж махнул рукой. - Пойдем, я тебя домой отвезу.

- Я сам доберусь. Спасибо, - поблагодарил Дюк.

Он устал от Ежа так, будто бесконечно долго ехал с ним в одном лифте. Хотелось остаться одному и думать о чем захочется. А если не захочется, то не думать вообще.

Добирался он три часа. Как до другого города.

В метро Дюк заснул и проснулся на станции "Преображенская" оттого, что женщина, работник метро, постучала его по плечу.

Дюк вышел из вагона, пересел в поезд, идущий в противоположном направлении, и его понесло через весь город до следующей пересадки. Дюк сидел, свесив голову, которая почему-то не держалась на шее, а моталась по груди, как футбольный мяч по полю. И ему казалось: он никогда не доберется до цели, а всегда теперь будет грохотать в трубах.

Наконец он все же добрался до своей лестничной площадки. Позвонил к тете Зине и сообщил необходимое: куда прийти и когда прийти. Дюк чувствовал себя, как после сильного отравления. И ему было безразлично все: и собственная победа, и тети Зинина реакция. Но реакция была неожиданной.

- А ковер? - спросила тетя Зина.

- Что "ковер"? - не понял Дюк.

- К мебели, - объявила тетя Зина.

Она, видимо, решила, что Дюк действительно "навроде золотой рыбки", а рыбке ничего не составляет достать новое корыто и новые хоромы.

- Это я не знаю, - сухо ответил Дюк. - Это без меня.

Его тошнило ото всего на свете, и от тети Зины в том числе.

- Я щас, - пообещала тетя Зина и заперебирала короткими устойчивыми ногами, унося в перспективу свой зад, похожий на пристегнутый к спине телевизор. Тут же вернулась и сунула Дюку десятку, сложенную пополам.

- Что это? - не понял Дюк.

- Возьми, возьми... Купишь себе что-нибудь.

- А что можно купить на десятку? - простодушно удивился Дюк. - Лучше купите себе... туалетной бумаги, например. На год хватит. Если экономно...

Он сунул деньги обратно в пухлую руку тети Зины и пошел к своей двери. Достал ключи.

Тетя Зина наблюдала, как он орудует ключом. Потом сказала:

- Грубый ты стал, Саша. Невоспитанный. Чувствуется, что без отца растешь. Безотцовщина...

Дюк скрылся за дверью.

Лоб стал холодным. К горлу подкатило. Он пошел в уборную, наклонился и исторг из себя остатки коньяка, гарнитур "Тауэр", десятку и безотцовщину.

Стало полегче, но ноги не держали.

Переместился в ванную. Встретил в зеркале свое лицо - совершенно зеленое, как лист молодого июньского салата. Потом пошел в комнату и лег на диван зеленым лицом вниз.

После уроков к Дюку подошел Хонин и сказал:

- У меня к тебе дело.

- Нет! - отрезал Дюк.

- Почему? - удивился Хонин. - У тебя же мамаша уехала.

Мама действительно уехала на экскурсию в Ленинград. У них в вычислительном центре хорошо работал местком, и они каждый год куда-нибудь выезжали. Но при чем здесь мамаша?

- А что ты хотел? - спросил Дюк.

- Собраться на сабантуй, - предложил Хонин. - Маг Светкин. Кассеты Сережкины. Хата твоя.

- Пожалуйста, - обрадовался Дюк.

Его никогда прежде не включали в сабантуй: во-первых, троечник и двоечник, что не престижно. Во-вторых, маленького роста, что не красиво. Унижение для компании.

- Можно бы у Светки на даче собраться. Так туда пилить - два часа в один конец.

- Пожалуйста, - готовностью подтвердил Дюк. - Я же сказал...

Вернувшись из школы домой и войдя в квартиру, Дюк оглядел свое жилье как бы посторонним критическим взглядом. Взглядом Лариски, например.