Земля мечты. Последний сребреник - Джеймс Блэйлок

одинокой, она подмигивала и покачивалась в небе, усыпанном на короткое время звездами, словно отражение сна. А потом туман в одно мгновение заклубился снова и целиком поглотил луну. Эндрю шел к дому, шаркая тапочками по пустынному берегу. Он смутно видел фигуру Пеннимана, сгорбившегося над перилами в конце пристани. В безлунной ночи волны больше не светились, но в воде, под накатывающей прибойной волной виднелось беловатое сияние, словно компания водяных гоблинов собирала мидии со свай пристани в чадящем свете подводного огарка или словно какое-то мерцающее глубоководное чудовище выбралось из подводного грота, привлеченное приманкой Пеннимана.

* * *

Дом был погружен в темноту – все уже спали. Пенниман, конечно, убивал ночное время на пристани, чем бы он там ни занимался. А Эндрю стоял перед домом, опираясь на растущее перед домом на тротуаре дерево, и думал над тем, что скажет Розе. Для начала он решил, что выпьет – может быть, немного пива. Он по-прежнему пребывал на грани дурного настроения. Прогулка не до конца исполнила его замысел. Его книги все еще отсутствовали; Пенниман выставил его дураком, а хуже всего то, что он сам себя выставил дураком, из-за какой-то ерунды накричав на Розу.

Он был не прочь раскурить трубку, сейчас она была бы как нельзя кстати – на улице, да еще в такую ночь. Она дала бы ему утешение. Но он числил курение одним из зол, от которого еле избавился, а потому прогнал эту мысль прочь. Он услышал какой-то шорох в кустах и решил, что это один из котов Наоми разоряет цветочную клумбу. Черт бы их побрал. Придется ему заказать противокошачьи отпугивающие коврики. Если он не мог уговорить себя ставить на них капканы, то, по крайней мере, мог дать им понять, кто здесь главный, поставить их на место.

Но это был не кот. Нарушитель его спокойствия появился из куста, и это был опоссум, вынюхивающий что-то своим дурацким заостренным носом. Опоссум был крупный. Вышел помародерничать. Он прошел под домом, содрал лапами сеточное ограждение, защищавшее пространство под полом от набегов всякой живности, и скрылся в темноте. Эндрю обошел дом и оценил ущерб, нанесенный сетке и раме. Защита эта никогда не была надежно закреплена, просто рамы с сеткой были вставлены между землей и полом и держались сами по себе; оказалось, что для решительного опоссума это никакая не преграда.

В мягкой земле вокруг дома он обнаружил множество следов, оставленных этим существом, все ясно как божий день. Может быть, Пиккетт был прав, может быть, ему стоит показать это Розе. Это закрепило бы отношения между ними. Все подозрения отпали бы. Он вставил на место выбитую раму с сеткой и поднялся, рассуждая сам с собой. Ему опоссумы нравились. Ему нравилась мысль о том, что вокруг обитают дикие зверьки, живут в городской среде Южной Калифорнии, словно поросли дикого прибрежного кустарника пастбищные угодья не были уничтожены веком раньше.

Он вспомнил, как в первый раз увидел стаю диких попугаев – птицы пролетели прямо над его головой. Это случилось осенью, несколько лет назад. Было что-то мистическое в этой шумной зеленой стае тропических птиц, летящих по серому небу над Лонг-Бичем, опускающихся, чтобы обосноваться за разбитыми окнами брошенного дома. Попугаи и опоссумы – они были неким неожиданным контрастом к умертвляющей, бездушной технологии нового века.

Он улыбнулся. Вероятно, ему уже поздно приступать к реанимации провальных историй, построенных на опоссуме, живущем под домом. Приняв решение, он снова нагнулся и затер следы, оставленные зверком. Он ни слова не скажет об этом Розе. Возможно, она всерьез воспримет его слова о том, что опоссумы – настоящие монстры, и потребует, чтобы он поставил на них капканы, чтобы духу их тут не было. И еще они так или иначе были козырной картой в рукаве. Когда наступит критический момент и все придут к выводу, что он сошел с ума, он сможет провести их к этому месту и показать, что тут творится. Гнездо опоссумов станет для него оправданием.

Оправдание, впрочем, в данный момент немногого для него стоило. Напротив, подумав об оправдании, он ощутил, как все это снова нахлынуло на него, все проигранные баталии прошедшего дня. Он прошел в кухню и налил себе выпивку. К счастью, алкоголь не входил в число тех пороков, от которых он отрекся. Он открыл дверцу кухонного буфета, обвел глазами ряд бокалов, выбирая между пивным бокалом для пилзнера и хрустальным винным. У каждого были свои преимущества. Правильный бокал был не менее важен, чем правильно выбранный напиток.

Он остановился на бокале вина. Пиво производило на него какое-то омертвляющее действие, а вино – успокаивало. Оно почти сразу наполняло его чувством пропорциональности. Это был какой-то балансирующий эффект, креновыравнивающий. Вот только если он выпивал лишку, то терял равновесие и шел на дно.

Винные бокалы стояли за невзрачными, дешевыми, и когда он стал отодвигать последние в сторону, один упал в раковину и разбился. Эндрю замер, даже дышать перестал, предполагая, что сейчас начнется шум. Прибежит миссис Гаммидж, треща языком, как обезьяна. «Ой, какие мелочи, не переживайте, предоставьте это мне, мистер Ванберген. Я все сделаю. Уронили стаканчик, да? Старит не работа, а забота, так, кажется, говорят», – произнося этот бред, она ототрет его плечом от раковины и превратит все дальнейшее в спектакль, чем окончательно погубит этот вечер.

Но она не проснулась. Ни шуршания, ни шепота, не неожиданно включенного света. Ему придется самому убирать стекло.

Он достал бумажный пакет и принялся очень изящными движениями укладывать в него более крупные осколки из раковины и почти сразу же порезал мякоть большого пальца одним из осколков. Его бросило в пот, он почувствовал, как осколок врезался в его плоть, и боялся посмотреть на палец. Через секунду он поднес его к свету. Вот он где. Если бы он не обрезал ногти коротко, то смог бы вытащить осколок. Но поскольку ногти у него были отрезаны под корень, ему пришлось отправиться за щипчиками. Стараясь ни за что не задеть порезанным пальцем, он открыл дверь в ванную коленом. Потом, держа щипчики в левой руке, он вытащил из пальца осколок, следом за осколком из ранки неторопливо вытекла капелька крови. Он сдавил порезанный палец, опасаясь заражения крови, и, сыпля проклятиями, уронил осколок в мусорное ведро, потом убрал щипчики и вернулся в кухню. Он решил, что больше не прикоснется ни к одному осколку. Нет ничего более предательского, чем битое стекло. Впрочем, вроде бы он уже собрал