Младшая сестра - Лев Маркович Вайсенберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец долгожданный день наступает.
С утра Баджи не отходит от зеркала. Она примеряет все свои наряды и останавливается на яркой шелковой кофте, сборчатой юбке и алых туфельках с позолотой. Браслеты звенят на запястьях, все кольца нанизаны на пальцы.
Оглядывая себя в зеркале, Баджи остается довольна собой. Вот бы увидели ее Ана-ханум и Фатьма, пожалуй, не сразу узнали бы, а если б узнали — сошли бы с ума от зависти! Баджи берется за утюг, чтобы прогладить чадру. Вот жаль только, что вся красота будет упрятана под этой чадрой.
К дому Теймура подкатывает Рамазан.
На улице еще светло, но электрические фонарики на фаэтоне зажжены — для шика. Кони нетерпеливо бьют копытами. Восторг наполняет сердце Баджи: она поедет в театр на фаэтоне, как настоящая барыня! Баджи хочется шалить, дурачиться. Заметив, что Рамазан лихо крутит ус и не сводит с нее глаз, она слегка приоткрывает чадру и бросает ему в ответ лукавую улыбку.
Рамазан берется за вожжи, и кони вмиг доставляют супругов в театр.
Теймур ведет Баджи в задрапированную ложу Баджи садится в кресло и, прильнув к занавеске, рассматривает зрительным нал. Какое огромное помещение, больше мечети!
Занавес еще не поднят, но зал уже полон — в этот вечер идет излюбленная зрителями опера Узеира Гаджибекова «Лейли и Меджнун».
В театре жарко, душно, но особенно жарко и душно под чадрой в тесной ложе, задрапированной тюлем. Есть ли в зале женщины? Ни одной. Во всяком случае, в партере их не видно. И задрапированных лож очень мало. Это наполняет Баджи чувством собственного достоинства и гордостью.
— Видишь? — спрашивает Теймур, указывая на два незанятых кресла в первом ряду партера. На одном из кресел лежит папаха. — Это папаха Наджафа-Кули! — поясняет он благоговейным шепотом.
— А где же он сам? — спрашивает Баджи.
— Сегодня его в театре не будет, но горе тому, кто сядет на его место или хотя бы тронет папаху!
К удивлению Баджи, на другом конце первого ряда она видит подобную же картину: два незанятых кресла, на одном из них лежит папаха.
— А это чья, тоже Наджафа-Кули? — спрашивает Баджи.
Лицо Теймура выражает пренебрежение.
— Нет, это папаха Ашурбека.
Ашурбек — тоже кочи, соперник и лютый враг Наджафа-Кули. Оба они ревностные посетители театра. Их, правда, привлекает сюда не столько искусство, сколько возможность развлечься в зрительном зале.
Не успевает Баджи отвести взгляд от этих кресел, как в первых рядах партера поднимается возня — кто-то из шайки Ашурбека осмелился тронуть папаху Наджафа-Кули.
— Жди меня! — приказывает жене Теймур и, заперев ложу снаружи, спешит вниз, где уже столпились и ощерились друг против друга люди из шаек Наджафа-Кули и Ашурбека.
Начинается перебранка, она переходит в драку и поножовщину. Зрители в панике устремляются к выходу. Проклятые кочи! Не дадут спокойно посидеть в театре — подобные скандалы повторяются изо дня в день! Баджи в ужасе следит за происходящим: еще, чего доброго, начнется стрельба!
Но вот скандал прекратился. Теймур возвращается в ложу. Лицо его сияет удальством: люди из шайки Наджафа-Кули не только отстояли «честь папахи» своего вожака, но сбросили с кресла и затоптали дорогую папаху его соперника и врага.
Наконец, с опозданием на час, занавес поднимается. Взгляд Баджи прикован к сцене. Все в мире забыто.
Там, на сцене, прекрасная Лейли и юный Гейс, влюбленные друг в друга… Но почему так тревожно звучит музыка, почему так печальны песни, которые они поют? Родители Лейли сватают дочь за другого… Гейс потрясен, его объявляют безумным — Меджнуном — и он уходит в пустыню… Как весело все поют, танцуют и шутят на свадьбе Лейли, и только сама невеста невесела: ей слышится голос Меджнуна, упрекающего ее в измене… Проходят годы, судьба вновь сталкивает влюбленных, но безумный Меджнун уже не узнает своей любимой. Не вынеся страданий, Лейли падает замертво… Вот ее могила и надгробный камень. Сюда приходит Меджнун и печально поет о своей неугасимой любви.
Широко раскрытыми глазами, с замирающим сердцем следит Баджи за каждым движением на сцене. Как нежны и прекрасны песни Лейли!.. Роль Лейли исполняет мужчина. Он поет хорошо. Баджи в восторге. И все же… Разве может мужчина петь так, как поет о любви женщина?.. Баджи пылает гневом к родителям Лейли и Гейса, разлучившим два любящих сердца. Безумный блуждающий взгляд Меджнуна приводит Баджи в содрогание. Нет сил сдержать слезы, когда Меджнун поет на могиле Лейли…
Спектакль окончен. Супруги возвращаются домой пешком.
— Ну, как понравилось в театре? — спрашивает Теймур.
Взволнованная спектаклем, Баджи отвечает не сразу.
— Наверно, ничего не поняла! — бросает Теймур.
Баджи с трудом возвращается к действительности. О нет, она все хорошо поняла!
— А я думаю, что у тебя в голове было другое… продолжает Теймур многозначительно.
— Другое? Что же еще? — недоуменно спрашивает Баджи.
— Рамазан, фаэтонщик! Видел я, как вы переглядывались на улице!.. Точно Лейли и Меджнун! — Голос Теймура звучит злой издевкой.
Баджи вспоминает Рамазана на облучке, его нафабренные, лихо закрученные усы, наглый взгляд… Рамазан — Меджнун?.. Баджи разражается звонким смехом.
— Ты еще смеешься? — вспыхивает Теймур. — Не видать тебе больше театра. Никогда!
«Баджи пришла!»
Бале нет еще семи лет, но он чувствует себя настоящим мужчиной.
Отворив входную дверь, он складывает ладони рупором и кричит наверх:
— Эй, женщины!
Ана-ханум, Фатьма и Ругя высовываются из окон галереи.
— Баджи? Баджи!
— Баджи пришла!
Сунув в рот Бале конфету, Баджи входит во двор. Все как прежде: сточная яма, мусорный ящик у входа, зеленая низкая дверь подвала с треугольным оконцем.
Все рады гостье. Скука, что ли, одолела всех без Баджи? Или просто опротивело целый день грызться между собой и хочется повидать свежего человека? Девчонка, что ни говори, умела потешить и развеселить. В сущности, не так уж плоха была она — среди бедных родственников бывают хуже.
Гостью забрасывают вопросами. Она отвечает степенно, неторопливо, как и надлежит отвечать настоящей гостье, а не бедной родственнице-служанке.
Что она ест? Как готовит? О, ест она вкусно, готовит хорошо — плов, нити, долма, пирожки…
— Этому ты у меня научилась! — самодовольно отмечает
