Правильный ход - Лиз Томфорд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— О! — восхищается Мейвен. — Нам нужно представить этот цилиндр из темного шоколада этой осенью.
Десерт, о котором я подумала, когда была в Бостоне с Каем.
И снова мне хочется плакать, рассыпаться, раствориться в ничто, потому что он повсюду.
Он был так обеспокоен тем, что заметил мое отсутствие в своем доме, но я нахожусь за две тысячи миль отсюда, и этот человек присутствует в каждом моменте моей жизни.
Так, как ему и положено быть.
Я стряхиваю с себя это, пытаясь справиться со своими эмоциями.
— Вайолет сказала, что фотограф прислал снимки, которые не получились. Я уверена, что там есть и другие ракурсы десертов. Чизкейк с моцареллой получился прекрасным.
В своих электронных письмах я нахожу сообщение фотографа со строкой темы, в которой говорится: — Подумал, что тебе стоит увидеть это.
Я нажимаю на фото, позволяя ему загрузиться, но как только это происходит я понимаю, что там нет фотографий десертов. Никаких фото меня и кухни.
Прилагается только одна фотография. Я в поварском халате, держу Макса на руках с такой широкой улыбкой, что моих глаз почти не видно. Он такой же счастливый в моих объятиях, с широкой счастливой улыбкой, и я смотрю на него так, словно он — все, чего не хватало в моей жизни.
Должно быть, это было в тот момент, когда Макс, пошатываясь, появился на съемочной площадке, прямо перед тем, как Сильвия разозлилась на меня за то, что я посмела помять мой китель.
Нельзя отрицать, что радость на моем лице на этой фотографии несравнима с той, что попала на обложку.
— Это твой сын? — спрашивает Мейвен, глядя на экран через мое плечо.
— О, — вздрагиваю я, на мгновение забывая, что она здесь. — Нет. Это Макс. Маленький мальчик, за которым я присматривала.
— Интересно.
— Что?
— Ты смотришь на него так, как я смотрю на Луну — на мою дочь, а не на ресторан.
Со своей новой рамкой в руках я благодарю водителя такси, когда он высаживает меня перед арендованным домом на Голливудских холмах. Парковка в Лос-Анджелесе — настоящая сука, поэтому я брала такси и оставляла свой фургон припаркованным здесь на подъездной дорожке.
После того как водитель высадил меня возле дома, я поднимаю глаза и вижу гигантского мужчину, сидящего на ступеньках крыльца, опершись татуированными локтями о колени.
— Папа? — спрашиваю я.
Его улыбка становится шире. — Привет, Милли.
— Что ты здесь делаешь?
— Я получил твое голосовое сообщение сегодня утром. Ты говорила так, будто я тебе нужен.
Я быстро киваю, ускоряя шаг, чтобы оказаться с ними на ступеньках. — Да, пап.
Он заключает меня в крепкие и успокаивающие объятия. Объятие, в котором я чувствую себя как дома после того, как так долго говорила себе, что у меня его не было.
— Я скучал по тебе, моя девочка, — говорит он мне в волосы.
— Я скучала по тебе, папа.
После того, как я убедила его и себя в своей независимости, как будто я могла прожить свою жизнь одна, мне приятно признать, как сильно он мне нужен.
— Что ты здесь делаешь? Спрашиваю я, быстро отстраняясь, чтобы лучше видеть его. — С Максом все в порядке? А Кай?
— С ними все в порядке. Я здесь не поэтому.
— Разве у вас нет игры?
— Выходной. У нас завтра игра, так что мне нужно сразу же вернуться в аэропорт после того, как мы закончим этот разговор.
— Какой разговор?
Он указывает на верхнюю ступеньку, и мы оба садимся.
— Мы говорили об этом несколько раз на протяжении всей твоей жизни, Миллер, но я не думаю, что это когда-либо по-настоящему имело смысл. Я надеюсь, что теперь это произойдет.
Он переплетает руки, опираясь локтями на колени. — Когда умерла твоя мама…
— Папа, нам не нужно об этом говорить.
— Мне это нужно. — Он делает глубокий вдох, начиная снова. — Когда умерла твоя мама, у меня была карьера моей мечты.
— Я знаю.
— То, что я считал карьерой своей мечты, — поправляет он. — Пока настоящая работа моей мечты не вошла прямо в мою жизнь, и внезапно все, чего я хотел, — это быть тем, в ком ты нуждаешься. Меня больше не интересовал бейсбол. Я не думал о том, кем мог бы стать. Все, что я видел, это маленькая зеленоглазая девочка, которая смотрела на меня так, словно я был всем ее миром.
Он качает головой. — Ни разу до сего дня я не рассматривал наши отношения или то, как возникла наша семья, как жертву. Для меня было честью быть твоим отцом.
На последнем слове его голос немного срывается, поэтому я провожу ладонью по его плечу, кладя на него голову.
— Помнишь, как ты впервые назвала меня так? — спрашивает он.
Я качаю головой. Он всегда был моим отцом. Я не могу вспомнить время, когда он им не был.
— Это был первый День матери после смерти твоей мамы, и одна из мам в детском саду устраивала чаепитие по случаю праздника. Я был новичком, взяв на себя эту роль, и я не знал, как с этим справиться. Я был зол, что она устраивает что-то подобное, когда твоей матери не было всего несколько месяцев. Итак, когда в тот день все остальные мамы вошли в класс, я тоже вошел и сел прямо рядом с тобой.
Я выдыхаю смешок. — На тебе была огромная широкополая шляпа с фиолетовыми цветами. Я помню это.
— Ну, конечно. Это было чаепитие. Шляпа была обязательным условием для чаепития, и все мамы надели это, так что я сделал так же.
Я еще сильнее прижимаюсь к его плечу.
— Они все посмотрели на меня так, словно я окончательно выжил из ума, но я просто сидел там, пил чай, ел маленькое печенье и наслаждался улыбкой, которая была у тебя на лице.
Он качает головой, и его первая слеза падает на ступень. — Это стало моей новой мечтой — видеть эту улыбку каждый день.
— Там была одна мама, настоящий мастером своего дела. Она была единственной ведущей всего этого мероприятия, посмотрела прямо на тебя и спросила, кто я такой, таким очевидным тоном, что она подумала, что мне не следует там присутствовать, но ты ничего из этого не поняла. Ты просто откусила кусочек от одного из этих маленьких сэндвичей с огурцом, посмотрел ей прямо в глаза и сказал: «Это мой папа». Это был первый раз,
