Спитамен - Максуд Кариев

Спитамен повернул коня влево и поехал медленно, изо всех сил натягивая узду, не давая ошалевшему от страха животному пуститься вскачь. Хищникам надо дать понять, что их не боятся. Тогда они еще могут не рискнуть напасть. Если же заметят, что человек струсил, вмиг набросятся и разорвут в клочья… Незаметно оглядываясь, Спитамен старается не терять их из виду. Волки, вытянувшись цепочкой, трусили по следу. Их было одиннадцать. Постепенно убыстряют бег. Все ближе, ближе подбираются. Да, похоже, эти не из тех, которых можно обмануть, добычи своей не упустят. Ну, лошадка, на тебя одна надежда! Спитамен отпустил поводья и хлестнул коня плетью. Откуда и силы у бедняги взялись, конь буквально распластался над травой. Спитамен прильнул к гриве. Ему не раз доводилось встречаться в степи с волками, Карасач легко оставлял их далеко позади, и хищники, поняв тщетность своих усилий, отказывались от погони. От этих же не укрылось, что конь усталый, и они, рассчитывая на близкую добычу, мчались, прижав уши и разинув пасти, на ходу перестроившись, рассыпавшись вширь. Наиболее сильные большими скачками неслись по краям, слева и справа, чтобы обогнать жертву и наброситься сбоку.

Спитамен положил на тетиву стрелу. Только б не подвела луна. Развернувшись вправо, хорошенько прицелился в серую тень. «Эх, не порвись, тетива!..» Матерый хищник перекувыркнулся, издав рык, похожий на стон.

Спитамен чувствовал, что конь скачет из последних сил, и все же огрел его плетью еще раз.

Вторая стрела тоже не пропала даром.

И вдруг почти у самого стремени промелькнули две темные тени. Один из хищников неожиданно метнулся под брюхо коню, вознамерясь вцепиться ему в пах и разом свалить, но конь, умница, так саданул его копытом, что тот полетел кубарем и пропал в темноте. Второй же высоко подпрыгнул, но сверкнула сабля, и он, успев лишь клацнуть зубами и оставить на шее лошади кровавый след, сполз вниз под копыта.

Лишь после того, как всадник рассек саблей еще одного, а двух других пронзил стрелами, кровожадные преследователи постепенно отстали…

Конь тяжело дышал, с него хлопьями падала пена, он в страхе косил глазами по сторонам. Спитамен попытался его успокоить — ласково похлопал по взмыленной холке, благодаря его теми словами, которые всегда говорил верному своему другу, Карасачу, когда тот вызволял его из беды. И конь понял, перестал всхрапывать и дрожать.

Спитамен давно изучил повадки волков. Если под тобой добрый конь, а под рукой хорошее оружие, то отбиться от них не составляет труда. Куда труднее справиться с двуногими хищниками, которые превосходят четвероногих в коварстве. Невозможно предугадать, какую пакость они тебе уготовят… Чего стоят, скажем, лазутчики Искандара, которые так и рыскают по следам Спитамена, устраивают всякого рода ловушки, засады. Нужно обладать поистине чутьем дикого зверя, чтобы почувствовать вовремя опасность. Именно это чутье не раз спасало Спитамена — в самый последний миг ему удавалось благополучно вырваться из западни… А впрочем, так, наверно, устроена жизнь. Охотятся звери, охотятся люди. С той лишь разницей, что зверь не охотится на себе подобных, а вот человек…

Снова стало темно, будто луну заглотнул дракон, посланный Анхра — Майнью, который с некоторых пор все время строит Спитамену козни. «О Ахура — Мазда, я, Спитамен, твой подданный, здесь! Обрати на меня свой взор, не лишай покровительства!..» Сверкнула молния, на несколько мгновений высветив степь почти до самого горизонта, и вслед за этим оглушительно загрохотал гром, будто небо раскалывалось на части. И хлынул холодный ливень, струи секли по лицу, точно удары конского хвоста, стекали за шиворот. Спитамен откидывал рукой мокрые волосы, но они то и дело падали на лицо, закрывали глаза. Когда сверкала молния, он видел вокруг себя густую сеть из серебряных нитей, из которой, казалось, ему уже не выбраться.

«Я чувствую, как по лицу хлещет дождь… как сквозь мокрую одежду пробирает холод. Я чувствую, как болит и кровоточит сердце. Я вижу молнию и слышу гром. Значит, я жив. Я все еще жив!.. А многих из моих друзей уже давно нет на свете. Простите меня, соратники — друзья, это я виноват, что вы рано ушли из жизни. Я не уберег вас. Но пусть меня разразит гром, если сам я прятался от опасностей, берег в первую очередь свою голову. Эх, знали б вы, как мне сейчас вас не хватает! Будь вы живы, я бы не остался в одиночестве. Но может, это мне предназначено свыше — пройти и через подобное испытание. Да будет так. Если одна половина недели черная, то другая светлая. Еще наступят в моей жизни светлые дни. Наступят. Я еще полон сил, чтобы крепко держать в руках оружие и сражаться с врагом. Мне улыбнется еще счастье. Я соберу смелых джигитов, в сердцах которых клокочет гнев к врагам, руки которых просят оружия, а ноги стремян. Пусть трусы прячутся в укрытия, как черепахи в панцири, а отважные мой зов услышат. Враги еще пожалеют, что пришли сюда!..»

Молния зигзагами прошила тучи. Раскатисто прогромыхал гром, напоминая обвал далеко в горах. В этом гулком грохоте и шуме дождя Спитамену почудился голос: «Э-э–эй, отважный сын Согдианы!.. Вспомни о Сиявуше. Разве ему было легче, чем тебе?.. Только об отважных, прошедших через все испытания и закаливших дух слагают люди дастаны. Выше голову, воин! Пусть станут тебе опорой духи твоих славных предков!..»

Спитамен запрокинул голову и, глядя в небо, крикнул:

— О Ахура — Мазда — а-а!.. Верни мне моих друзей! Я верил тебе, но ты меня лишил их! Они мне были опорой, когда были живы!..

А струи дождя заливали ему глаза и рот.

В ответ сверкнула молния.

Вскоре дождь ослаб. Впереди во тьме промелькнул огонек. Не холодный, хищный, как волчьи глаза, а теплый, зовущий. И конь прибавил шагу, почуял, что близко жилье. Ну и молодчина! Описав по степи такой круг, он безошибочно вышел к аилу. Сердце у Спитамена радостно забилось, перед глазами возникла Одатида, которая терпеливо ждет его. Это их окошко светится в ночи.

Вдруг раздался грозный окрик, зачавкали в лужах копыта, и из темноты выступили всадники в кожаных башлыках, с пиками. Массагеты вмиг обступили Спитамена, узнав его, обрадовались.

— С возвращением, Спитамен!..

— С возвращением!.. Мир дому твоему!..

Спитамен тоже узнал их по голосам. Поприветствовал. Всадники расступились, пропустив его и успев сообщить, что жена и дети его здоровы. Он подстегнул коня и поехал рысью.

Да, он не ошибся, это в его хижине горел свет. Значит, без него очаг не остыл, благодарение Всевышнему! Где свет, там тепло, там жизнь, там его жена, дети, которые заждались его.

Въехав во двор, Спитамен спрыгнул с седла. Дверь в конюшню отворилась со скрипом, из нее пахнуло сеном.

Через двор пролегла полоса света, отражаясь в лужах. Спитамен обернулся и увидел в дверном проеме силуэт Одатиды. Ее лицо, словно чадрой, закрыла темнота. Он хлопнул коня по крупу, чтобы сам пошел на место, и подбежал к жене. Она прижалась к нему, мокрому, холодному, обвила шею руками. С его волос ей на лицо падали капли.

Они вошли в дом, не разнимая рук. Одатида помогла ему стянуть с ног сапоги, переодеться в сухую одежду.

— Как дети? — спросил Спитамен.

— Здоровы. Очень по тебе скучали.

— Я тоже. Пойду разбужу…

— Не надо, потерпи до утра.

— Тогда хоть взгляну.

Приотворив двери в комнату, где спали дети, Спитамен долго стоял на пороге, вглядываясь в сыновей. Они спали на полу, на широкой постели. Спитамен с трудом подавил в себе желание войти и, опустившись на колени, погладить каждого по голове. Мысленно поцеловав каждого, он тихонько закрыл дверь.

Одатида позвала немого черного раба и велела ему подогреть в большом казане воды, чтобы муж мог помыться с дороги. В летней кухне, под навесом в углу двора, заполыхал огонь, освещая двор. Было слышно, как раб ломает о колено сухой хворост, подбрасывая в очаг.

Одатида тем временем стала накрывать дастархан.

Вскоре появился немой раб, он приветствовал, пав на колени, своего господина и, жестикулируя, дал понять, что вода для купанья готова. Раб этот обычно помогал Спитамену мыться, в этот раз Одатида отослала его, решив поухаживать за мужем сама.

Небольшое помещение, пол которого был выстлан жженым квадратным кирпичом и имел внизу стены сток с отверстием, служило им баней. Одатида поливала на голову мужа из большого ковша и мыла ему буйно вьющиеся волосы. Теплые струи приятно щекотали продрогшее тело. Подав мужу полотенце, Одатида удалилась.

Когда Спитамен, выбритый и освеженный, вернулся в дом, то застал Одатиду молящейся. Она стояла на коленях перед нишей, в которой горел тусклый светильник, губы ее шевелились, а по бледным худым щекам сбегали слезы. Спитамен тоже опустился с ней рядом на колени и постоял так, глядя на завораживающий язычок пламени, мысленно прося у Создателя милости. Окно временами освещалось сполохами, доносились глухие раскаты грома.