Одсун. Роман без границ - Алексей Николаевич Варламов

Он смотрел на меня в упор, не трогаясь с места. То был равнодушный взгляд рыбака, глядевшего на пойманного линя, и я понял, догадался в эти последние минуты долгого воскресного дня, что на улице меня ждут и не позволят уйти. Даром, что ли, не тронули днем у посольства. Заманили и взялись всерьез. Приняли за крупную рыбу. Но не пойман же я еще! Врете, гады!

Я резко развернулся и направился к пучеглазому.

– Давай сыграем.

– Що?

– У меня есть деньги. Вот, смотри, – я затряс иерусалимским рюкзачком.

– Вы мэнэ з кымось сплуталы.

Он занервничал и гораздо больше, чем двадцать пять лет назад на Тушинском рынке.

– Сам ты плут! Кручу-верчу, обмануты хочу. Не соромымся, бэрэмо́ участь у беспрограшний лотэрэйи. Прыйшов пэнсионэр – пишов мiльйонэр! Улюблэна гра Аллы Пугачевои та Раисы Горбачевои…

Полная певица ушла со сцены, в зале сделалось тише, и теперь меня было слышно за соседними столами.

– Эй, поглядите сюда! Он лохотронщик, дамы и господа, он простых людей много лет обманывал.

Выпуклые глаза наперсточника налились кровью, еще мгновение – и он бросится на меня. Все пути мои были отрезаны, я в подвале с единственной лестницей наверх. И тогда понимая, что выхода нет, я выскочил на пустую сцену.

– Украинцы, братья и сестры мои, вас надули!!! – заорал я изо всех сил в микрофон. – Вот эта сволочь вас обманула, гопота западенская, интеллигенты львовские, а вы повелись, как дурачки! Не слухайте их, миленькие мои, ну пожалуйста, не слухайте. Перестаньте чтить Бандеру и Петлюру, уберите их с ваших улиц, переименуйте всё взад и Булгакова читайте, Аленку вашу слухайте, а этих – ни.

На меня недоуменно взирала публика ночного клуба, все решили, что это новый рэп и ждали продолжения, я видел, как Катя в отчаянии закрыла руками лицо, а пучеглазый заметался, достал телефон и судорожно принялся звонить, но связь в подвале была неважной. Он не знал, то ли хватать самозванца, то ли бежать наверх за подмогой. Мое время стремительно истекало.

– Эй, ребзя! – крикнул я в зал на последней секунде. – Айда сюда с Аленкой фоткаться!

– Всем сидеть, сволочи! – заорал наперсточник на чистейшем русском, но несколько десятков человек уже ринулись на сцену, затоптав бессильного агента службы беспеки Украины, а за кулисами у запасного выхода, к счастью открытого, в наброшенной на плечи беличьей шубке, распустив чудесные темные волосы, курила самая прекрасная и нежная украинская певица, и в ее доверчивых прозрачных глазах стояли счастливые слезы.

Я подмигнул ей, продрался сквозь окружившую ее толпу с мобильными телефонами, вывалился во мглу и пустоту внутреннего дворика, где никто не догадался выставить охрану и разлить свиную кровь, нырнул в арку, и, когда эсбэушник, злословя и матерясь, выбежал за мной, на улице никого не было… А еще час спустя из пустой холодной электрички с заиндевевшими окнами я позвонил Петьке, и он сказал, что после границы меня отвезут в Купавну. Я не понял тогда, отец Иржи, что он этим хотел сказать, ведь наш общий друг так и не успел рассказать мне, что Купавна теперь находится в Есенике. И еще не признался душа моя Павлик, что за ним уже пришли…

Persona non grata

Семнадцатое июня восемнадцатого года. Одиннадцать одиннадцать. На улице тьма глаза выколи, но ни ветра, ни тумана нет. Одни лишь звезды. Мы поднимаемся по крутым ступенькам на дозорную башню, мой вожатый толкает дверь, но еще раньше я догадываюсь, что там увижу.

– Это тот самый? В который вы звезду открыли?

– Да ну, какую звезду? Это всё байки купавинские, – говорит поп по-русски – научился, вспомнил или больше не хочет таиться? – В любительский телескоп открыть звезду невозможно.

– Жаль, – тяну я разочарованно. – Ну все равно, дадите поглядеть?

Священник настраивает телескоп, и мне сразу вспоминаются все благоглупости, которые нам рассказывали на экскурсии в планетарии про свет далеких звезд, идущий до Земли миллионы лет, когда, может быть, эти звезды давно погасли. Но разве могут милые, добрые, грандиозные существа погаснуть? И зачем Господь сотворил такую огромную Вселенную, если наша Земля в ней меньше самой крохотной песчинки, а звезд в небе больше, чем всех песчинок на Земле?

– Чтобы нам никогда не было скучно, – читает мои мысли Иржи и уступает мне место.

Гляжу в телескоп и – испытываю второе за вечер разочарование. Никаких тебе звездных гирлянд, никаких захватывающих видов, ни открывшихся бездн, ни бескрайних панорам. Кусочек темного неба и светлячки на его фоне. Ну, может, чуть поярче, чем если смотреть невооруженным взглядом.

– Июнь – плохое время для наблюдений, – говорит священник извиняющимся тоном. – Разве что Луну посмотреть.

Но мне все равно не хочется уходить от телескопа, потому что смотреть на звезды даже в июне можно так же бесконечно, как на текущую воду и огонь костра, однако хозяин замыкает дверь. Над нашими головами опять неяркое звездное небо, но теперь оно кажется мне другим. Более знакомым, что ли. Как будто я немножко слетал в космос. Потом думаю о Петьке, о том, как он увидел в детстве звезды над Купавной и пошел отыгрываться в жопки. Мне бы тоже надо отыграться. За всю свою нелепую жизнь.

– А это правда?

– Что?

– Правду грек говорит, что вы в наших загранвойсках тут служили?

– Ну служил, – отвечает поп нехотя.

– Капелланом? Политруком? Спецпропагандистом?

– Зачем? В звуковой разведке.

– Как же вас особисты пропустили? С вашим-то прошлым?

– С каким таким прошлым? – спрашивает он без особого интереса и быстрым шагом направляется к дому. – Призвали после военной кафедры, вот и все мое прошлое.

Звезды насмешливо смотрят на нас и перемигиваются.

– А Анна? Как же тогда Анна?

– Не понимаю, при чем тут Анна? – раздражается Иржи.

– Анна не могла влюбиться в советского офицера. Это исключено, – говорю я убежденно.

Он останавливается, и на суровом поповском лице вдруг проступает мальчишеская улыбка.

– А я не стал ей говорить, кто я и откуда. Иржи и Иржи. Когда в форме меня увидала, поздно уже было.

– Забеременела? – в моем голосе звучит зависть.

– Орала на меня страшно, потом рыдала, потом опять орала. Грозилась то аборт сделать, то в суд подать за изнасилование. Плакала, что всю жизнь хотела матушкой стать, а я ей судьбу поломал. Я и пообещал тогда: если поженимся, поступлю в семинарию в Оломоуце. А уже стали говорить, что скоро наши части начнут выводить.

Мы заходим в дом.

– Я к ротному. «Жениться собираюсь». – «На ком?» – «На чешке». – «Ты совсем,