По дороге в Вержавск - Олег Николаевич Ермаков

сам заговорил однажды о Вержавске. Да, ведь он уже бывал в Каспле и лежал в больнице с контузией, заходил к Исачкиным. Значит, выдала Аня. И теперь оно звучало как-то по-собачьи: Verzhavsk, Verzhavsk.

… И на душе у Ильи было скверно.

Третья часть

49

Двоемирие!.. Это всегда захватывает. Внизу серо и мокро, уныло. Внизу всё те же деревья, обожженные и измочаленные взрывами, переломанные, дальше – силуэт церкви без крестов, с пустыми окнами, с дырами в стенах, как будто изглоданная колокольня, избы целые и разрушенные, обгоревшие, тут совсем недавно, еще зимой, немец цеплялся за деревню Луги. Эту деревню уже взяли наши, по рассказам местных, но в церкви засел немец. Стены толстые, больше метра. Да еще и подвал. Ощетинились шестью пулеметами, бьют отовсюду – настоящий дот. Не подойти ни с какой стороны. Час за часом – ничего. Вокруг уже порядочно солдат полегло. Но тут подтянулись танки. Встали вокруг и начали жарить из пушек. Только красные ошметки кирпичей полетели… Немец белые флаги выкинул. И вышло оттуда, как говорили очевидцы, примерно полтораста фрицев.

Сгоряча пару десятков уложили тут же. Танкисты вообще злые, предпочитают никого не брать в плен, – а куда их девать? В танк, что ли? Или сверху усаживать? Так еще привязать надо… Сыщи-ка веревку в дыму.

Одного, правда, как рассказывают, прикрутили танкисты, после переправы через озеро Охват.

Этот танк подбили из орудия, но и танкисты смогли накрыть пушку. А дальше – ни туда ни сюда. Немцы пришли, расселись на танке, устроили обед, нашим предлагали сдаться и хорошенько закусить. Смеялись. Играли на губной гармошке. А танкисты занимались под броней ремонтом. Надо было перейти на запасной бак с горючим. И вот они завелись и поехали вслепую, – немец накинул на танк брезент. А потом поджег его, облив бензином. Тогда один танкист и выскочил. В итоге один немец убит, другой привязан к башне, и танк прет к своим. Так он и ворвался в эту деревню Луги, обожженный, с пленным. А до этого – в соседнюю деревню, Алексино, где немцы уже загнали в амбар почти сто жителей, готовили аутодафе, как это у них называется. Но черный танк явился, как наваждение, сразу, наверное, и не поняли, что это новой марки танк – Т-34. Да им и не до этого было. Черный танк ломился по бегущим немцам, мостил ими дорогу, выхаркивая траками кости. А запертых кто-то из местных уже освободил, и те разбегались.

Брат Тимоха, Тимофей служит танкистом. Сейчас он воюет где-то в Нижнем Поволжье. Командиром танка устаревшего образца, Т-40, – легкий плавающий танк, степной крейсер, как называл Тимоха его в письмах. Тимофей в танке горел. Выжил. И ему снова дали степной крейсер. Какая-то судьба, жаловался он, плавать в этом корыте.

Тимофей в низовьях великой реки, а младший его брат – в верховьях. Но ближе здесь озеро Охват и вытекающая из него Западная Двина. До Двины рукой подать от аэродрома в деревне Луги, семь километров, а до озера и того меньше. Ну а до Волги двадцать пять километров. Там идет цепь огромных волжских озер: Стерж, Пено, Вселуг.

В январские трескучие дни и ночи, – мороз доходил до тридцати пяти, – все здесь жарко пылало и дымилось.

В Андреаполе у немца армейские склады были. И он стоял твердо на рубеже Охват – Величково – Шилово – Голенищево – Лаврово. Пытался прикрыть и селижаровскую группировку. Тут наступал генерал Еременко. Сто восемьдесят девятый пехотный полк немца не выдержал, побежал на Андреаполь. А за ними танкисты. Снова мостили дороги костями тевтонцев. И те, как звери, нырнули в леса кто куда.

Только за два январских дня боев немец потерял больше тысячи солдат, артиллерию. Командир полка погиб, а его заместителя оберстлейтенанта[18] взяли в плен.

Андреаполь был окружен. И немец ожесточенно сопротивлялся. Арсений со своим звеном сопровождал бомбовозы, видел, как город горел, и посреди пожарищ реяла высоченная кирпичная труба, как потом узнал, известкового еще дореволюционного завода. Лента реки Западная Двина, вьющаяся через город, была черной, хотя всю ее сковывал лед. Но казалось, горела и эта ледяная река.

И немец упорствовал. Этого у него не отнять. Вроде бы чужая земля, чужой город, чужой воздух, и войска отступили. И будут отступать, как под Москвой, под Ельней. Но в Андреаполе засели четыре сотни или чуть более тевтонцев и держат оборону. А как же? Фатерланд доставил сюда, в заснеженную Скифию, тонны продовольствия, боеприпасов, горючего, медикаменты, обмундирование, оружие, шнапс, коньяк и шоколадки, в этот неведомый городок Андреаполь, затерявшийся среди бескрайних лесных дебрей, болот, рек и озер… Кстати, странное название города, похоже на какое-то то ли греческое, то ли римское.

У Арсения тут же мелькнула мысль об Илье, Геродоте Касплянском, уж он-то подсказал бы, что к чему…

И немец дрался за имущество фатерланда в Андреаполе до последнего, полегло там полтыщи тевтонцев, и город был взят, освобожден со всеми его немецкими складами, машинами, оружием.

Вся земля в том январе утопала в снегах, сугробы были до метра. Леса заметенные, стояли как призраки из сказок… бабы Марты… Лед на реках и озерах был толстый, но тяжелые наши танки при переправе через Охват проваливались, хотя саперы и настилали поверх льда лес. Да еще немецкая артиллерия навешивала. Но наши штурмовики все же сдерживали их.

В лесах действовали роты лыжников в маскхалатах – и немецкие, и наши.

Из села Пено на волжских озерах немецкий гарнизон выгнали в снег и били в поле. Все вокруг там и впрямь пенилось – кровью, ею вскипали волжские снега. Мороз за тридцать, а у немца только пилотки да шерстяные подшлемники, да еще каска застылая. У наших хотя бы ушанки, полушубки, пусть и не у всех, валенки. И все же тевтонец, и по уши мерзлый в снегу, отбивался. И даже переходил в контратаку. Твердая у него плоть. А точнее – душа. Правда, иногда кажется, что у немца ее и вовсе нет.

Об этих боях летчикам рассказывали раненые, которых вывозили на Большую землю, и знакомые штабисты. Ну и сами они участвовали в боях и видели январское сражение в волжско-двинских лесах сверху.

Немец хорошо укрепился по волжским берегам, в селах и деревнях стояли дзоты, тянулись оборонительные рубежи, минные поля.

Но нашим помогал дух родины.

И немец уходил, запаливая села и деревни. Эти дымы вставали повсюду в январе,