Родник Олафа - Олег Николаевич Ермаков

за ладьей поползла великая туча, и видно уже было, как из нее свешиваются дождевые космы. Мокнуть никому не хотелось, и все налегали на весла, будто затеяли гоньбу с тучею. Стало теплее. Даже комары появились.

Уходили, уходили от дождя и вроде бы ушли.

Да как раз на новом перекате и налетели на камни, и вода хлынула в ладью, запенилась, крутясь с мусором. Тут и пришлось остановиться. Вблизи был сосновый бор. Слева от него расстилалась большая поляна с огромным замшелым валуном. Спиридон, увидев этот валун, вдруг подобрался… Что-то ему почуялось. Будто надгробье какое али камень сказок, к коему выезжали богатыри да читали дорогу своих судеб.

И точно, в бору была велия деляна брусники вперемежку с оранжевыми ягодами.

Спиридон и нагреб целую кучу этих смешанных ягод.

Аще никто не является ему на помощь, он сам свершит жертву, коли все здесь ее вершат, аки им вздумается. И речью его будет деяние.

Задувал ветер, воздух был влажен, где-то совсем рядом шли дожди, но так и не дотянулись до их берега. Туча отступала. И нежданно выглянуло солнце. Свет его был нежен, окрашивал макушки сосен и дубов, берез. Ветер был теплый.

Варяги заделывали пролом в днище. Вбивали клин. Собирали смолу на соснах, разогревали ее на костре и заливали в щели.

Спиридон варил кур с капустой и крупой да круто солил. Нагме из вежи не показывалась. Варяги похаживали вокруг костра, поглядывая в котел. Рубили лапник, дрова на ночь. Спиридон все пытался отлучиться в ладью, пройти к веже и попытаться объяснить Нагме, что варево нынче пить нельзя. Не леть! Но Вили Вак будто что угадывал, заворачивал его, отсылал к костру, глумливо ухмыляясь.

Как быть?

Спиридон не знал. А ему уже так и виделась эта ладья, полная мертвяков. Он воображал варягов, валяющихся в ладье, скрючившихся на веслах, в блевотине, с выпученными глазами, навидавшимися перед смертью всяческих забобон с волшебными зверями и птицами, лешими и русалками и всеми своими помершими когда-то друзьями, родичами, предками. Видел эту изгаженную кровавым поносом ладью, торжественно плывущую к янтарному брегу далекого моря. Видел лицо Вили с заблеванной бородкой, искаженные лица Скари, Асбьёрна, остальных.

Он и сам чаял то навье вино из брусники и ландыша испить, ежели не удается остеречь девицу с янтарными сосновыми косами и глазами-зимородками.

Наконец куриную похлебку всю пожрали. Отнести плошку в вежу Вили тоже не дал, перенял и сам отнес. И тогда в опроставшийся котел Спиридон налил воды, повесил его на огонь, а в вымытых плошках надавил ягод, и то были ягоды жизни и смерти. Они прекрасно благоухали. Вили, вобрав своим тонким носом аромат из плошек, зачерпнул давленых ягод рукой и съел. Спиридон поглядел и улыбнулся. Егда вода взбурлила, он набросал туда мешанины ягодной. Варяги хотели пить, покрикивали на Спиридона, мол, скоро там питье будет готово?

Спиридон с трудом снял котел и понес его к воде остужать. Варяги в нетерпении стучали своими деревянными кружками. Спиридон, оглянувшись, полез в ладью. Но тут его схватили за полу рубахи. Он оглянулся. То бысть Хав. Он тащил его за рубаху и что-то бормотал. От него несло тухлятиной и жаром. Спиридон пытался освободиться. Хав встал было, но пошатнулся и упал на спину. Спиридон пошел дальше, неся колодину. С берега что-то прокричали. Он раскрыл вежу и увидел лежащую Нагме. Тронул ее осторожно за ногу. Девица не пошевелилась. Спиридон опустил колодину, но тут его грубо сцапали за шиворот. Он обернулся. Это был Вили Вак. Он погнал отрока прочь.

Вышвырнул из ладьи, бросил следом колодину, и та зашибла Спиридону ногу. Вили смеялся.

Спиридон сел на берегу, у котла в воде. Над рекой уже стелился туман. На востоке появился серпик месяца, хрупкий и почти невидный. И теперь он отроку почудился ковшиком.

Спиридон вспомнил какую-то песню… да, погребальную, в той веси на верху Днепра, когда старика жгли. Там пелось, что он в ладье по небу уплывает в вырий свой…

Нынче ночью и эти варяги отправятся в свой рай.

Спиридон глядел, как по реке наплывает туман.

Что мне деять, мыслил он. Ответа не было. Да он уже все порешил. Содеять жертву.

В ладье заблеяла еще одна овца. Ее забыли пустить пастись поблизости, до утра…

Колыхнулась в сумерках вежа. Ну ладно, Нагме жива, жива…

– Неси уже питье! – окликнул его Скари.

И Спиридон встал, поднял котел – и тот перевернулся, содержимое вывалилось в Двину. Спиридон глядел на огромный сгусток, растворявшийся в воде, на которой отражался еще нежный свет заката. И вся вечерняя Двина помнилась ему питьем жизни и смерти. Она уносила смерть и жизнь в неведомые края. Нет, только смерть. И оставалась вода жизни.

Спиридон не разумел, что приключилось с ним.

И, верно, токмо Ефрем мог бы ему о том поведать.

14

Варяги ругались, требовали питья после соленой похлебки. Спиридон набрал в котел воды, повесил его на огонь и с большим куском бересты пошел за ягодами. Он набрал немного брусники, у костра еще выкинул незаметно несколько попавшихся ядовитых ягод. На сильном огне вода быстро вскипела, он бросил туда бруснику. И варяги, не дожидаясь, пока остынет, стали пить.

Темнело, и месяц над соснами делался прочнее, крепче.

На ночлег варяги устроились у костров на лапнике. Вили Вак забыл или не успел привязать Спиридона и быстро ушел в лес. Спиридон сел у костра, тянул к огню руки, посматривая на улегшихся варягов, и сунул веревку в огонь. Но тут вернулся Вили Вак и пинками погнал Спиридона в ладью, привязал его к мачте.

Жалобно блеяла овца.

Ночью Спиридон очнулся. Трещали костры, иногда подавала голос овца и умолкала. Спиридон уже жалел, что не напоил варягов лесным вином жизни и смерти. Сейчас бы они уже плыли в ладье в свой ад.

Утром Двину укрывал туман. Костры чадили. Все спали.

Спиридон озирался.

Ему почудился плеск. Он прислушивался… Как будто голоса?

Вытягивал голову, прислушиваясь, открыв рот…

Но все стихло. Видать, и впрямь поблазнилось.

Когда уже туман рассеивался и верхушки сосен и елей озаряло солнце, все проснулись, кроме двоих: Вили и Хава. Хав лежал, скорчившись, в ладье. Вили – на лапнике у костра, вцепившись в рубаху на сердце и широко разинув рот. Варяги хмуро смотрели на трупы, положив их рядом. Скари исподлобья наблюдал за Спиридоном, набиравшим воду в котел. Спиридон, оглянувшись, поймал его взгляд.

Но, кажется, никто не видел, как Вили зачерпывал давленые ягоды и жадно пожирал их. Остальные-то были живы.

Снова варяги рыли могилы. Засыпали с молитвой, водружали кресты. Резали последнюю овцу и жарили ее, потом ели, разрывая руками и зубами подгоревшее мясо, пили брусничное варево… Спиридон отнес немного мяса и брусничник в кружке в вежу.