Родник Олафа - Олег Николаевич Ермаков

заплыл, нос распух, губы были разбиты, рубаха выпачкана в золе и крови, и край рубахи тоже обгорел.

Сньольв еще помолчал, тряхнул русо-белыми власами и заговорил. Скари повернул голову к Спиридону.

– Пойке Рунки! Ты сам сделал этот выбор, пойдя на обман благородного хёвдинга и всех воинов. Ты украл доверие хёвдинга Сньольва. За это – вспарывание живота.

Спиридон вдруг перестал бояться, как и тогда, на верху Днепра, на той невидимой горе. Снова на него нашло что-то, будто птица подхватила и в когтях понесла над миром крови, боли, брения, чада. Ему стало все равно. Он будто сверху глядел на того паробка[370] с обожженными волосами, перепачканного, с яркими глазами, вроде из Вержавска… Но на самом деле Вержавск бысть не где-то ниже по течению, за лесами и болотами, а выше, много выше – осе реснота[371], внезапно ему открывшаяся. И он туда точно попадет…

– Но тебе не вспорют живот и не набьют кишками рот, – продолжал Скари, облизнув губы. – Ты будешь жить.

«Будет жить», – равнодушно подумал Спиридон о том паробке на берегу реки, на краю бора.

– Ибо хёвдинг Сньольв дарует тебе жизнь, пойке Рунки. Но уже не свободного человека. Отныне ты траэль. Да будет так!

Спиридон слушал его, покачиваясь, трогая языком обломок переднего верхнего зуба.

Лобастый варяг подошел и плюнул на Спиридона.

12

Так быстрая красавица Дюна, Двина, которую издавна зовут янтарной дорогой, стала дорогой раба. Необожженные волосы ему обрезали коротко, ибо траэль не может носить длинные волосы. На шею навязали ошейник из веревки с концом, свешивающимся на грудь. Делал он все то же, что и прежде. Но только теперь мог получить подзатыльник и пинок. В первый день плавания по реке он хотел сбежать. Просто прыгнуть за борт. Но ясно было, что тут же его настигнет стрела или боевой топор, копье. А когда наступила ночь, тот варяг с клочкастой бородкой и тонким носом – звали его Вили Вак – крепко связал ему руки. Видимо, этот Вили Вак уже считал его своим траэлем.

Плыли снова всю ночь. Причалили под утро. И на костре приготовили похлебку из набранных грибов. Соль еще была, но съестных припасов – нет, остались там, на берегу Охвата. Спиридон разводил костер под присмотром Вили. Этот Вили Вак в конце концов поступил так: срубил березу и привязал к ноге Спиридона увесистый кусок бревна. Узлы были мертвыми. Вили с улыбкой посматривал на него издалека, теребил свою бородку.

После еды все улеглись спать снова в ладье, выставив протозанщика. Спиридон еще возился с посудой, ополаскивал ее. Так и подмывало пуститься вплавь по быстрой воде.

Он остался на берегу, устроился на лапнике, задремывал. Вверху похаживал вооруженный варяг. Очнувшись, Спиридон увидел Нагме. Она вышла из своей маленькой вежи и смотрела на него… Вдруг в ее руках блеснуло лезвие.

Мгновенно Спиридону припомнился месяц над костром Бахаря Правотарха… Но сейчас тот месяц обернулся лезвием ножа, будто тот Бахарь и сказывал свою забобону.

Но то была не сказка. Спиридон покачал головой и кивнул назад, на протозанщика. Она тоже посмотрела вверх и скрылась в веже.

Веревку можно было бы пережечь и на костре… Успеешь ли, пока протозанщик али кто другой не заметит? Спиридон и рискнул бы, да что-то его останавливало.

Он снова задремывал… и видел мертвые дерева с воронами… а то вдруг Смоленск, Смядынь… И вдруг явились те Уноты, Свистун да Мечник, и Мечник вопросил, желает ли он воли? Да – и мигом ее обретет!

Спиридон дернулся и очнулся.

Дальше поплыли уже днем. Все были голодны и злы. Заметив в одном месте ковер мхов с брусничником, свешивающийся с обрыва, причалили и почти все пошли есть бруснику. Ягоды бысть много, черпали пригоршнями. Голод немного утолили. Спиридон набрал горку брусники на бересту и отнес к маленькой веже, сунул прямо туда.

Плыли дальше, снова чувствуя голод. Гребля отнимает много сил, на ягоде далеко не проплывешь.

В узком бурливом месте ладья прочно села на камни. Видно, Дюна в этот год обмелела сильно. Варяги ругались, соскакивали в воду, но ладья не стронулась. Только речные струи всюду бурлили. Наладили длинный канат, вышли на берег, потянули, а под днище подводили срубленные бревна. И ладья, скрипя, продралась сквозь это узкое горло, оцарапав бока.

Снова поплыли. Да тут же наскочили на новую мель.

Так и мучились весь день, злые, голодные, с налипшими волосами, мокрыми бородами.

Совсем мало прошли, опасались, как бы не настигла погоня тех воев в остроконечных шапках.

К вечеру узрели с воды весь. То бысть небольшая весь, несколько серых одрин с плетнями, огородами, двумя пасущимися коровами и тремя овцами поодаль. Сньольв велел причаливать. Варяги выпрыгивали на берег. Разминали затекшие ноги, похаживали.

Скари пошел к пастушку. Это был долговязый малец в рваном армяке и серой шапке, с бичом на плече. Скари к нему обратился:

– Здравствовать тебе!

– Здорова, – отвечал малец, глядя то на Скари, то на варягов на берегу и ладью.

– Нам нужен корм, – сказал Скари. – Купить. Хлеб, мясо.

– Этта… ну-у-у… – тянул малец, – не вем… не чую… К тяте иди.

И он указал кнутовищем на крайнюю одрину. А из нее уже выходил мужик в пегой бороде, в душегрейке, глядел, прищурясь.

Скари и с ним поздоровался, тот отвечал. Скари прошал о пище. Мужик откашливался, приподнимал шапку и чесал голову.

– Нету ничаво для торгу, – отвечал он. – Самим бо токмо-токмо.

– Мы заплатим, после ты сможешь все купить, – сказал Скари.

Мужик кхакнул, изобразил улыбку.

– Э! Иде той торг-то?! Леса кругом…

И он повел рукой с большой ладонью, приглашая гостя посмотреть на стены боров.

– Надо соглашаться, – сказал Скари.

– Ни, не мочно, – уперся мужик, качая головой. – Вот разве яблоков возьмитя… – И он указал на яблони в круглящихся яблоках.

То ли мужик цену набивал, то ли и вправду лишнего не было…

Скари окликнули варяги. Он им отвечал. И тогда варяг Хав, темноволосый, сероглазый, тот, у кого отрубили ухо, быстро направился к коровам. В руке он сжимал боевой топор. Малец стоял как вкопанный и таращился на него. Хав подошел вплотную к белой корове в черных пятнах, угрюмо воззрившейся на него, перехватил топор обеими руками, размахнулся и ударил, норовя попасть по голове, но корова метнулась в сторону, и топор только снес ей рог. На подмогу ему побежали еще двое.

– Оле!.. Оле!.. – кликнул мужик. – Што ж вы творитя?!

Но те кинулись за убегающей коровой, нагоняя ее и нанося ей удары мечами и топорами. Корова страшно заревела. Резко обернулась, поводя окровавленными боками, грозя одним рогом. И тот Хав снова нанес ей удар топором. На этот раз лезвие угодило точно в лоб, и корова, взревев, рухнула на передние ноги. Стоявшие слева и справа варяги снова вонзили в