Мы воплотим богов - Девин Мэдсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мне нужна была эта ярость, нужно было ухватиться за нее, поддерживать ее жар в груди, распалявшийся с каждым шагом. Иначе было бы так легко послать всех левантийцев в ад и вернуться. Они дали мне множество причин, чтобы уйти прочь.
Я выбрал длинный путь вместо того, чтобы ступить в неизвестность прямо из дверей лавки, но чем ближе к городским воротам, тем более людной становилась улица. Крики, возгласы, торопливые шаги – все это переросло в оглушительный рев, когда я заметил первый проблеск алого. Кисианцы были уже в городе.
– Проклятье! – Я перешел на бег, уворачиваясь от людей, собравшихся поглазеть, как кисианские солдаты наводняют город. Впереди показались шатры левантийцев. От костров поднимался дым. На последнем повороте я сбавил темп и врезался в кого-то, идущего навстречу.
– Рах!
От удивления я сделал шаг назад и заморгал.
– Амун! Что ты здесь делаешь?
– Я…
Конечно, они присоединились к Эзме. У Амуна не было выбора после того, что случилось, кроме как прислушаться к требованиям Шении. Боги, сумела ли она вернуться? Знает ли он, что случилось на той поляне?
Мысли толпились у меня в голове, но на лице Амуна отразилась только печаль.
– Я здесь, потому что здесь Эзма, – сказал он наконец. – Лашак хотела уговорить кого-нибудь из ее последователей отправиться с нами домой, прежде чем мы уйдем. Более интересный вопрос, какого хрена здесь ты? Если Эзма тебя найдет, а она была очень зла вчера, когда ты сбежал… Будь ты проклят, Рах, почему ты не убрался отсюда, пока была возможность?
– Я собираюсь бросить ей вызов.
У Амуна отвисла челюсть, и, схватив меня за руки и настороженно оглядываясь, он попытался вытолкать меня с площади.
– Да ни за что. Забыл, что она объявила кутум? Забыл, как Деркка тебя опоил? Они больше никогда не позволят тебе забрать отсюда, да и вообще откуда-то ни было, ни единого Клинка.
– Амун, я тебе больше не капитан и не могу приказать, но если еще считаешь меня другом, ты позволишь сделать то, ради чего я пришел.
Он открыл рот и тут же захлопнул, болезненно поморщившись. Позади него кто-то кашлянул, и Амун закрыл глаза.
– Глядите-ка, Рах э’Торин. – Лук в руке Деркки напомнил мне ту ночь, когда он целился мне в спину, но убил светлейшего Бахайна. – Мы по тебе скучали.
– Не сомневаюсь.
Он криво ухмыльнулся и жестом пригласил пойти с ним.
– Наша многоуважаемая заклинательница лошадей ждет тебя.
Не дожидаясь ответа, Деркка повернулся спиной к кучке собравшихся левантийцев, и мне пришлось последовать за ним, кивнув Амуну в знак того, что я понимаю всю опасность и благодарен ему за то, что попытался меня предупредить.
Большинство кисианских солдат, похоже, шло дальше в город, но даже те, кто проходил через площадь, словно существовали в другом мире. Когда я последовал за Дерккой, левантийцы подошли ближе, на фоне городских шумов слышался их шепот, похожий на шорох песка, и каждый их взгляд и указывающий на меня палец напоминали, сколько ненависти они уже излили на меня.
В центре площади, наблюдая за нашим приближением, стояла заклинательница Эзма в костяной короне. Она сцепила руки за спиной и задрала подбородок.
– Рах э’Торин. Вижу, ты наконец решил, что прятки только для тараканов – тех, кто никому не нужен, но от кого невозможно избавиться.
Я остановился рядом с ней.
– Я тоже рад видеть тебя, Эзма.
Левантийцы окружали нас, словно хищники. Кое-кто из них раньше называл меня капитаном.
– Надеюсь, на этот раз ты явился помочь нам? – спросила Эзма.
– Нет. – Я сделал шаг назад и оглядел собравшихся Клинков. – Я здесь, чтобы бросить тебе вызов, Эзма э’Топи, как гуртовщику левантийцев. Слишком долго я смотрел, как ты ложью сбиваешь Клинков с истинного пути, собирая армию для завоевания собственной родины. Ты принимаешь вызов или уйдешь добровольно?
Вокруг поднялся ропот, но он вдруг показался мне совсем далеким – губы Эзмы растянулись в широкой улыбке.
– Как же долго я ждала эти слова, Рах э’Торин. Конечно, я принимаю твой вызов.
28
Дишива
Я попробовала остановиться, но добилась только того, что начала переминаться с ноги на ногу. Аурус не открывая рта бросал мне упрек. Эзма ускакала, чтобы встретиться с кисианцами для переговоров, долго оставалась там, но больше ничего не происходило. Никто к ним не присоединялся, никто не выходил за ворота. Даже когда Эзма вернулась обратно в город и оставила эти проклятые ворота открытыми – по-прежнему ничего.
– Ну давай же, иди, – бормотала я под нос как молитву. – Иди. Никакая армия дольше пары минут не задержится у открытых ворот, обсуждая планы.
Молчание Ауруса становилось тяжелым.
– Ну иди, – повторила я, стараясь не думать о том, что могло пойти не так с тех пор, как матушке Ли позволили покинуть дворец. На нее напали? Кто-то разгадал наши планы? Она солгала, что поможет нам? – Ну иди, иди. – О последнем варианте думать совсем не хотелось.
– Дишива…
Что бы Аурус ни собирался сказать, он передумал и опять погрузился в тяжелое молчание.
Ползли секунды. Мне хотелось их остановить, но и вечно пребывать в подвешенном состоянии нисколько не легче. Холод, словно подступающая вода, поднимался по ногам и уже устроился в животе.
– Она и не собиралась туда идти, – глухо произнесла я.
– Я так не думаю, – сочувственно сказал он. Видно было, что ему жаль. Не столько меня, сколько жаль, что мы оказались в такой ситуации, так кончается наша последняя игра на выживание, надежда на будущее. – Идея была очень хорошей, но бывает, что хорошие идеи не осуществляются из-за мелочей.
– А бывает, что плохие идеи выручает крошечная удача, – согласилась я. – И я надеялась, что это как раз такой случай.
Он с трудом изобразил кривую улыбку.
– Да, неплохо было бы. Вероятно, нам следовало больше молиться. Мы вообще молились?
На мгновение я молча уставилась на него, а потом не удержалась от смеха. Аурусу удалось еще пару мгновений сохранять серьезный вид, а потом и он расплылся в улыбке, и где-то в глубине его горла завибрировал смех.
– Только вообразите – молящийся иеромонах!
– Представляю! – засмеялась я. – Совершенно нелепо!
Следующие несколько счастливых минут мы хохотали так, что, кажется, даже конец света нас не остановил бы. Из глаз лились слезы, животы болели, и ничто больше не имело значения. Когда
