Мы воплотим богов - Девин Мэдсон

минуты, и вопросы все настойчивей вертелись у меня на языке. Правда ли я могу бросить вызов заклинательнице лошадей? Что мы будем делать после всего этого? Кем будем? Куда пойдем? Но я не был уверен, что хочу знать ответы.

– Там что-то происходит, – вывел меня из глубокой задумчивости Гидеон.

– Что?

Он указал на лагерь.

– Что-то изменилось. Настроение испортилось.

– Всё выглядит вполне обычным.

– Может, плохие новости.

– Но что… – Я внезапно лишился голоса, вскочил на ноги, в считанные секунды пересек наше заброшенное жилье и, перескакивая через ступени, поднялся в мансарду. Одна комната выходила на площадь, как и балкон внизу, а другая – на городские стены. Я распахнул окно и высунулся наружу, чтобы увидеть ворота.

– Вот дерьмо, – прошептал я. – Только этого не хватало.

– Дай угадаю, – окликнул меня Гидеон с лестницы. – Ее императорское величество наконец соизволили появиться.

Было время, когда прибытие Мико принесло бы облегчение, но это время давно прошло. А если она всё еще борется за трон, одно неверное движение могло обратить ситуацию в кромешный ужас.

У меня не осталось времени.

Гидеон ждал у подножия лестницы с таким неодобрением на лице, будто он снова стал Первым Клинком, и я замер. Он скрестил руки на груди.

– Скажи мне, что уверен в успехе.

– Я уверен, что это необходимо сделать, – ответил я, тоже скрещивая руки.

– Так я себе и говорил, и погляди, куда это завело, – сказал он со смешком, будто глумясь над нами обоими.

– Есть другие предложения? Так поделись ими.

Он закатил глаза.

– Нет.

– Тогда этот разговор не имеет смысла. Если Эзму не остановить, если она получит все, что хочет, ни степей, в которые можно вернуться, ни левантийцев, какими мы их знаем, уже не будет. Мы станем последними представителями умирающей культуры, которую никто не захочет спасать.

– В свое время я тоже так думал. – Гидеон повернулся и зашагал прочь, прекращая разговор, и как только он перестал требовать от меня отчета, все стало казаться неправильным. Я пошел за ним.

– Гидеон? – Он не остановился. – Гидеон, хватит уходить. Все кончено. Все уже в прошлом. Как и твои ошибки.

– Ошибки? – резко обернулся он. – Ошибки?! Тебя там не было! – Он ударил себя кулаком по груди, позабыв о раненой руке. – Ты понятия не имеешь, каково это. Что мне пришлось делать. Кем мне пришлось стать, чтобы защитить своих Клинков. Когда кто-то бьет и бьет по всему, что тебе дорого, ты не думаешь ни о традициях, ни об обычаях, ни о чести. Остается только стремление выжить. Может, я не добился ничего, чем можно было бы гордиться, но без колебаний повторил бы все снова.

Его грудь тяжело вздымалась, и передо мной снова стоял Гидеон, который бесстрашно прокладывал путь своему народу, отяготил душу, чтобы спасти свой гурт, и не позволил даже мне встать на его пути. Я не мог дышать. Я смотрел на него так, будто внутри меня что-то сломалось. А он не сводил с меня темных глаз.

– А что, по-твоему, делал я? – сказал я первое, что пришло в голову, лишь бы он перестал так смотреть. – Думаешь, я просто…

– Я понятия не имею, что ты делал, Рах, но, богами клянусь, пора бы тебе определиться.

Из комнаты куда-то исчез весь воздух.

– О чем ты?

Гидеон горько усмехнулся.

– Хочешь сказать, хоть в чем-то я не был дерьмом?

Его брови опустились.

– Я говорю серьезно.

– Как и я. В последнее время ты так часто говорил, что я дерьмо. Приятно знать, что хоть в чем-то я хорош.

– О боги. Вернись лучше к самобичеванию.

– Слушай, прости, я не знаю, что делать… с этим. С нами. Я должен был бросить вызов заклинательнице лошадей, а не думать о том, что хочу сделать с тобой. Я хочу сказать, боги, Гидеон, у тебя был срыв, ты ранен.

– Это правда, но от этого разговора мне еще больнее. Отцепись от меня. Иди, становись героем.

Он отвернулся, осторожно натягивая рубаху и шипя от боли. Мне следовало бы помочь, но я только смотрел на его спину, снова и снова прокручивая в голове его слова. То, что он пробудил во мне, было всегда? Неужели я просто подавлял это, как подавлял свои чувства к Гидеону, цепляясь за честь и долг, поскольку это было безопаснее, чем признать свои желания? Знал ли я вообще себя?

– Гидеон.

Он не обернулся.

– Что?

– Мне нужно идти…

Он настороженно слегка повернулся ко мне.

– Я убедил себя, что просто восхищаюсь тобой и должен посвятить себя служению гурту, чтобы компенсировать все свои неудачи. Ты прав. Прятаться за долгом было безопаснее.

Уже давно пристально смотревший на меня Гидеон медленно кивнул.

– Умеешь же ты выбрать самое неудачное время.

Я невольно рассмеялся.

– Что да, то да.

Что я мог сделать? Задержаться и начать уверять его, что не хочу уходить, было бы скорее жестокостью, чем добротой, поэтому я схватил рубаху и ушел. Каждый шаг давался все труднее, но я не мог повернуть назад. Не мог остановиться. Может, я и скрывал свои чувства за долгом, но это не значило, что долг не был настоящим.

– Уверен, что она согласится на поединок? – спросил Гидеон, когда я дошел до лестницы, ведущей в лавку внизу.

Я не обернулся, чтобы не мучить себя.

– Она левантийка, предводительница левантийцев. Она не может отказаться от поединка, тем более в положении гуртовщика. И тогда… я просто должен заставить их слушать.

Когда-то я сидел у костра напротив него, и мне так же нужно было просто заставить их слушать. Подумал ли он тоже об этом странном наложении того времени и настоящего, которое, вероятно, останется с нами, куда бы мы ни отправились?

Мои шаги по лестнице стучали так же громко, как сердце. В сумрачной лавке внизу я остановился проверить, есть ли у меня все необходимое – последние приготовления к последней битве. Стоя в тусклом свете, в глубине души я ожидал, что Гидеон позовет меня назад или последует за мной, но он, как никто другой, понимал, что такое решимость и самопожертвование.

Выйти на улицу было все равно что попасть в другой мир – все было не так, начиная с яркого солнечного света, пробивающегося сквозь туман, и заканчивая звуками и запахами, улица гудела от взволнованных разговоров кисианцев. Императрица пришла освободить их.

Идя по улице, я изо всех сил старался не встречаться ни с кем взглядом, чтобы не показаться угрозой. Я должен был не волноваться о жителях Симая, не думать о Гидеоне или