Современная повесть ГДР - Вернер Гайдучек

Мы снова двинулись в путь верхом. И чем ближе мы подъезжали к угодьям Пелицхофа, тем нестерпимее становилась вонь.

— Вывозят на поля навозную жижу, — сообщил дедушка и сморщил нос.

Довольно скоро мы обнаружили недостойные следы этой деятельности на развилке дорожки к лесничеству и шоссе, всего в километре от деревни. Это место бросилось мне в глаза утром, когда мы проезжали мимо. Там стояли густые заросли дрока с невероятно желтыми цветами. Теперь цветы были придавлены огромной автомобильной покрышкой величиною чуть ли не с орлиное гнездо.

Дедушка осмотрел место и заключил:

— У тех, кто вывозит навоз, лопнула покрышка. В резине большая дырка. Здесь они меняли покрышку. Везти ее с собой им было не с руки, и они закатили ее в лес. Это вредительство мы так не оставим. По коням, мой мальчик, и вперед! — Он указал рукой вдаль.

На шоссе я заметил тягач, который катил нам навстречу, с навозной цистерной на прицепе. Она была так переполнена, что ее задняя часть чуть ли не волочилась по асфальту, как у перегруженной медом пчелы Правда, запах не был таким сладким. Мы выехали на середину дороги, замахали кепками и заставили тягач остановиться. Водитель высунулся из кабины и оскалил зубы, словно хотел укусить нас.

— Что стряслось, дед? — крикнул он.

Дедушка сообщил, что сзади нас на краю леса в неположенном месте валяется покрышка, похожая на те, что у тягача, такая же огромная. Может быть, товарищ заберет ее с собой?

Водитель постучал себе пальцем по лбу и сказал, что у моего дедушки наверняка не все дома. Он вдруг покраснел, как рак, и заорал, чтобы мы убирались с дороги. Тягач гудит совсем иначе, чем отцовский мотоцикл. Водитель включил мотор, он взревел так, что казалось, вот-вот последует взрыв. Из-под тягача вырвалось облако гари, которая, смешавшись с навозной вонью, ударила в ноздри Максу и Лизе. Они отвернули свои головы и шарахнулись в сторону. Водитель навозного тягача погрозил нам кулаком и выкрикнул какое-то слово, которое, то ли из-за шума мотора, то ли из-за его древнего происхождения, я разобрать не смог. Позднее я спросил у дедушки, что это было за слово. Водитель обозвал его старпером. За это ему пришлось познакомиться с моим котом Мунцо, но об этом я расскажу позже.

Вечером, когда мы сидели под бузиной, настроение у всех было неважное. Дедушка никак не мог переварить оскорбление и вынужден был пить в огромных количествах ликер «Монастырский брат». Бабушка морщила лоб, как тот бульдог на плакате, и угрюмо посматривала на мужа. Потом она обругала Мунцо. Кот пытался протиснуться ко мне с очередной дохлой мышью. Он положил ее в качестве закуски возле моей тарелки. Бабушка, готовившая тушеные баклажаны с томатами, закричала:

— Убери со стола дохлятину!

Я прикинулся дурачком: мне не хотелось обижать Мунцо. Тогда бабушка схватила мышь за хвост и швырнула ее во двор. Глупые куры взволнованно ринулись в глубину двора. Они рассчитывали на кукурузный початок, а обнаружили дохлую мышь. Куры затрясли головами, их красные гребешки заколыхались из стороны в сторону, и они обиженно раскудахтались.

Учитель Мельхозе посадил меня с Аней Краковски — как я подозреваю, для того, чтобы она оказывала на меня положительное влияние. Аня хорошо учится и знает массу разных вещей, а поскольку она так много знает, она все время поднимает руку. Она — лучшая ученица в классе. Мне она сразу не понравилась. У нее взлохмаченная челка и жиденькие светлые косички, а руки и ноги толщиной со спичку. Кажется, я ей тоже не понравился: как-никак я немного отстал и сидел второй год в четвертом классе.

Но ничего не поделаешь, пришлось втиснуться за парту рядом с ней. Она тут же отодвинулась. Ей это не составляло труда, поскольку она такая тоненькая, что почти не занимает места. Может, она подумала, что у меня водятся блохи и они, чего доброго, перепрыгнут к ней? Во всяком случае, она решила сохранять между нами расстояние в полметра.

Однажды на уроке краеведения она с таким усердием поднимала руку, что господину Мельхозе пришлось ее вызвать, лишь бы она успокоилась.

Вопрос был: «Что самое главное в нашем городе?»

— Промышленные предприятия, — ответила Аня и принялась перечислять их. Железнодорожноремонтный завод, завод отопительных приборов, шинный завод и так далее, и так далее. Она трещала так, что господину Мельхозе не оставалось ничего другого, как только поддакивать. Закончив перечисление, Аня забросила косички за спину, посмотрела на меня сверху вниз и села на свое место.

У нее был такой потешный вид, что я покачал головой.

— Рауль!

Я нехотя поднялся, стараясь делать это как можно медленнее.

— Ты не согласен с тем, что сказала Аня?

Я не сразу сообразил, что мне на это ответить, и от смущения надул щеки. Класс захихикал.

— В чем ты хотел бы ее поправить? — спросил Мельхозе.

— Самое главное — картинная галерея, — сказал я.

— Объясни почему.

Все-то ему нужно знать до тонкостей.

— Шинные и железнодорожноремонтные заводы есть и в других городах, а такой коллекции картин, как у нас в городе, нет нигде в мире. Мне, например, очень нравятся натюрморты.

Класс заволновался.

— Ну да, конечно, — согласился Мельхозе.

В городе ужасно много строят. В восточной части, в южной, западной, в центре, поэтому зелени здесь почти не увидишь. В Пелицхоф мне тогда ездить не разрешали, и я просто не знал, как жить дальше. Я так тосковал по лугам, лесам и озерам, что был страшно рад, когда открыл для себя этот музей со множеством картин, на которых были изображены и леса, и луга, и озера. Это так называемая пейзажная живопись. Мне, правда, приходилось отступать на несколько метров от картин, чтобы как следует рассмотреть всю эту красоту. Я считаю, что старые мастера рисовали точнее. Мне так понравились эти картины, что я стал приходить в музей чуть ли не каждый день. Там я много чего узнал о живописи.

— Натюрморты, ну да, конечно, — сказал учитель Мельхозе. — Может кто-нибудь объяснить, что это такое?

Никто объяснить не мог. Я же частенько слышал об этом от экскурсоводов.

— Смысл заключен в самом слове. Оно происходит от французского «nature morte» и означает «неживая природа», — ответил я. — Художники рисуют все неживое. На картинах ничего не двигается. Часто предметы даже мертвы, например рыбы, битая птица, омары или еще какие-нибудь продукты. Но рисуют они эту мертвую жизнь ужасно живо. А еще они рисуют цветы, овощи, фрукты и даже бутылки.

В классе раздался хохот.

— Не смейтесь, как дураки, а лучше внимательно слушайте, что говорит Рауль. Он совершенно прав, — заметил Мельхозе.

Я почувствовал, как его похвала ударила мне в голову. Когда я чему-то радуюсь, я всегда краснею. Сейчас я был в ударе и трещал не хуже, чем Аня.

Она, опершись щекой на ладонь, не отрывала от меня глаз. Я торопливо продолжал:

— Я считаю, что старые мастера работали добросовестнее. На их картинах предметы нарисованы в натуральную величину и выглядят как настоящие. Они даже не забывали нарисовать червей, которые точат румяное яблоко, и навозных мух, которые выглядят так, что их хочется спугнуть. Но лучше всех рисовали голландцы.

— Ты имеешь в виду голландских мастеров? А почему? — поинтересовался Мельхозе.

Он предоставил в мое распоряжение чуть ли не четверть часа.

— В галерее есть раздел голландских и фламандских художников, — продолжал я. — Их коллекции очень богаты, а все потому, что герцог был очень беден. Кстати, он умер двести лет назад. Он мог купить только дешевые картины, которые никому не были нужны, потому что на них были нарисованы простые люди: сапожники, портные, крестьяне. Богатых это тогда не интересовало.

Тут учитель Мельхозе воскликнул:

— Рауль, ты настоящий ас! А кто еще знает голландцев? — обратился он к классу. Поднялись две или три руки. Аня на сей раз руку не подняла.

— Я часто бываю в галерее, — сказал я, — даже директорша меня знает. Могу как-нибудь организовать туда экскурсию с классом. Проведем сбор отряда.

— А мне можно прийти? — спросил Мельхозе.

— Ну конечно! — с улыбкой ответил я.

Мельхозе раскрыл классный журнал и сказал:

— Хабенихт, я ставлю тебе круглую пятерку.

Садясь на свое место, я локтем пихнул Аню в бок.

— А ты пойдешь? — спросил я. Она протянула мне довольно липкую тянучку, которую я тут же приклеил под сиденье.

— Я покажу тебе в галерее картину «На сенокосе», — прошептал я. — Там нарисованы две лошади, которым уже триста лет. Они здорово похожи на Макса и Лизу, на лошадей моего дедушки.

Голландцы любили рисовать картины тех мест, где собиралось много народа: катание на коньках, танцы, свадьба или пирушка. У нас, по-моему, больше всего народа бывает в универсаме. Люди так и снуют взад и вперед с продуктовыми тележками и выбирают что-нибудь для приготовления пищи. Эти продукты подошли бы и для натюрморта, например битая птица, кролики, карпы. Правда, омаров в продаже не бывает, зато есть фрукты, овощи и множество разных бутылок. Люди здороваются кивком головы или болтают друг с другом. Особенно много народа бывает в отделе моего отца, хотя об этом никто еще не нарисовал ни одной картины.