Современная повесть ГДР - Вернер Гайдучек

Я быстро привык к автомобилю марки «гольф». Дедушка ездит на нем не потому, что он сделан на Западе, а потому, что у него хорошая конструкция. Я считаю, что отцовский мотоцикл тоже прекрасно сконструирован.

В Нигенбург мы приехали быстро. Наверное, потому, что у нас слишком мало наклеек с надписью «Я езжу не больше 80 в час», зато у многих машин на заднем стекле написано «Куплю ваш металлолом». В Нигенбурге сэкономленное на езде время было снова потеряно: бабушке приспичило заехать в магазин «Детский мир», и дедушке пришлось долго искать место для стоянки, которых в городе явно не хватает.

Бабушке вздумалось покупать мне несметное количество всяких трусов, маек, носков и брюк, и она вступила в дискуссию с продавщицами из-за ассортимента, в чем я совершенно не разбирался. Меня разозлило, когда она принялась рассказывать посторонним людям, что я весь обносился и что ей приходится полностью одевать меня, так как отец уделяет этому недостаточно внимания. Я топнул ногой, чего не делал уже давно, и хотел уйти из магазина прямо без брюк, однако бабушка схватила меня за руку, а дедушка обозвал ее «дерьмом». Я бы с удовольствием перевел это слово на современный язык, однако не хотел поднимать скандала. Странно, почему от ребенка требуют примерного поведения, а для взрослых это совсем не обязательно.

Тут бабушка заявила, что она имела в виду совсем другое. Это извинение показалось мне слабым. У человека есть голова на плечах, и он не может думать одно, а говорить другое, если она у него работает. Когда взрослые говорят или делают ребенку плохое, они всегда утверждают, что хотели добра. Наверное, это добро не приходит им на язык и не дается в руки, поэтому их следует прощать. Я простил бабушку, даже когда она заставила меня дома раздеться догола и выбросила мою старую одежду, а меня отправила мыться в ванну.

У них такой большой дом, что в нем умещается целых две ванных: одна — наверху, другая — внизу, одна — чтобы мыться утром, другая — вечером или что-то в этом роде. Мне разрешили пользоваться большим количеством шампуня, который назывался «Зеленое яблоко». Поскольку зеленые яблоки несъедобны, а выбрасывать их жалко, из них делают всякие моющие средства. Во всяком случае, этого добра везде навалом.

Если не считать того, что меня слишком часто заставляли мыться, жизнь у дедушки с бабушкой мне нравилась. Особенно я обрадовался, когда позвонила моя мать.

— Как дела, золотко?

— Прекрасно. А у тебя?

Мать слегка всплакнула, я тоже чуть не разревелся, потому что она находилась в стране, которая намного дальше, чем Карл-Маркс-Штадт. Из-за большого расстояния мы вдруг почувствовали, как любим друг друга и как нам друг друга недостает. Мне не хотелось, чтобы она клала трубку, и я ужасно долго болтал о Пелицхофе, о краснохвостах, о гусеницах, о мышах и о верховном коте Мунцо, с которым я подружился.

В конце разговора настроение у меня упало, потому что она спросила, хорошо ли я себя веду. На это я ей ничего не ответил. А еще она забыла передать привет моему отцу, поэтому и я не стал передавать привет ее подруге с лысиной. Потом некоторое время она говорила с бабушкой о деньгах, которые следовало передать с одним человеком, выезжающим в Венгрию. Насколько я понял, там на базаре продавались платья из такой старой и застиранной материи, что она опять считается очень модной.

Целый день дедушка Паризиус проводил в больнице, зато моя бабушка, к сожалению, взяла отпуск, чтобы присматривать за мной. Она тоже неплохо водит машину, и мы с ней немного поездили по окрестностям и обошли все кафе-мороженое. Это мне очень понравилось.

Но от своей красоты бабушка в отпуск уйти не могла. Насколько я понимал, это было связано с ресницами, волосами и ногтями.

После обеда я оставался в большом доме совсем один и скучал по своему другу, коту Мунцо. Бабушка терпеть не могла в доме животных. Даже мух.

И раз уж в доме не было даже кошки, мне приходилось играть с самим собой. Я был Виннету и его противником. Одновременно надо было с самим собой бороться, и я принес из подвала маленький топорик и представил себе, что это томагавк, он вдруг выскользнул у меня из рук и со свистом, пролетев по гостиной, врезался в кожаную обивку дивана. Все дело было в плохом качестве обивки. Насколько я слышал, этот диван стоил несколько тысяч марок. Но если он не мог выдержать даже маленького топорика за три с половиной марки, то вся эта роскошь ничего не стоит.

В дверях вдруг показалась бабушка. Поначалу она еще выглядела как дама: со свежей прической и с накрашенными ногтями. Но потом бабушка вдруг запустила свои накрашенные ногти в прическу и заорала, как Бад Спенсер в фильме «Плоскостопный на Ниле», что я негодный, гадкий мальчишка, что я пошел в своего отца, который, как известно, тоже никуда не годится.

Я смутился и испугался, и мне, конечно, было ужасно жаль, что топорик выскользнул у меня из рук. Я даже несколько оробел перед бабушкой. В отчаянии я попытался прибегнуть к лазерным лучам, как кот Мунцо. Я не произнес ни слова, а только глубоко втянул в себя воздух, сощурил глаза до тоненьких щелочек и медленно повернул голову в направлении бушевавшей бабушки. Я пытался послать лучи, но не попадал в цель. Зато бабушкина рука попала мне прямо по лицу. Тут в дверях появился доктор Паризиус:

— Ну и дерьмо, Элли, — произнес он.

Из-за этого случая через два дня я вновь оказался в Пелицхофе. Там все мне были рады. Кот Мунцо с громким мурлыканьем терся о мои ноги. Зато бабушка Паризиус оскорбила бабушку Хабенихт. Она сказала, что, когда я приехал к ним в дом, у меня были черные пятки. На это бабушка Хабенихт ответила бабушке Паризиус, что она чокнутая. Не знаю, можно ли разводиться целыми семьями, но у меня были самые мрачные предчувствия.

Ночью мне стало как-то не по себе, я ощутил, что мне нечем дышать. Открыв глаза, я увидел кота Мунцо, стоявшего у меня на груди. Он легонько водил лапой по моему лицу. Наверное, он меня будил, потому что хотел на двор. Я открыл оконце, ведь коты любят ходить по крыше. Потом я заснул и опять проснулся от холода. Одеяло сползло на пол. Я подтянул его. Рассвело, и, раз уж я все равно проснулся, я высунул из оконца голову по самые плечи и увидел, что Мунцо прогуливается по бабушкиному двору рядом с оленем.

Эта странная дружба не пользовалась бабушкиным одобрением, она говорила, что от нее нет никакого проку. В распоряжении оленя находились все луга Пелицхофа, и только из-за своей вредности и пристрастия к лакомствам он предпочитал есть розы и гвоздики из бабушкиного сада. Мне кажется, олень с розой во рту — очень красивое зрелище, однако люди, в том числе и бабушка, ценят животных, только если они приносят пользу. Бабушка грозила, что она покончит с этим безобразием и позовет охотника с ружьем.

— Не надо! — просил я ее. Еще не хватало устраивать в саду с розами кровавую расправу! Я придумал, как отпугнуть оленя, и рассказал бабушке. Сначала она только рассмеялась и снова назвала меня фантазером, а потом сказала:

— Попытка не пытка. Делай как знаешь. И передавай от меня привет.

Я погнал на велосипеде в Безенберг. Это, собственно говоря, всего лишь маленькое местечко на проезжей дороге, хотя там из-за овощного магазина останавливается немало велосипедистов и шоферов. Заведует магазином одна рыжая женщина. Бабушка говорит, что она сноровистее даже ее. Если бабушка может одновременно смотреть телевизор, вязать и ругаться с дедушкой, то рыжая женщина одновременно может делать намного больше дел, и поэтому у нее в магазине продаются не только лук и картошка.

В витрине там висят иногда объявления с рекламой о концерте, о собрании в церкви или о собачьей выставке. Я решил подарить бабушкиной знакомой букет роз, оставшихся после набегов оленя, и попросить за это несколько старых плакатов.

Бабушка сказала, чтобы я зашел в магазин с заднего хода. Иначе было и невозможно, поскольку у его дверей толпилось много народа, приехавшего из разных мест. Я постучался и, не дождавшись, пока скажут «войдите!», вошел в дверь с букетом в руках.

За столом сидела очень симпатичная и очень толстая женщина, она выглядела точно, как ее описала бабушка. У женщины было круглое лицо и рыжие волосы, круглая грудь и округлые голые руки, усеянные до плеч веснушками. Она была в одном халате.

Женщина делала одновременно массу дел: она пила кофе, ела бутерброд, разговаривала по телефону с кем-то, откуда, насколько я понял, должны были подвезти какой-то товар. Кроме этого, она подписывала счета. Увидев меня с букетом роз, женщина сделала головой знак продавщице, чтобы та приняла от меня цветы. Но я этого не позволил. Тогда она ударила ладонью по столу, проглотила кусок бутерброда, выпучив при этом глаза, отглотнула кофе и, рявкнув в трубку «минуточку!», вытерла руку о халат. Затем она отодвинула в сторону счет и спросила: