Современная повесть ГДР - Вернер Гайдучек

Женщина делала одновременно массу дел: она пила кофе, ела бутерброд, разговаривала по телефону с кем-то, откуда, насколько я понял, должны были подвезти какой-то товар. Кроме этого, она подписывала счета. Увидев меня с букетом роз, женщина сделала головой знак продавщице, чтобы та приняла от меня цветы. Но я этого не позволил. Тогда она ударила ладонью по столу, проглотила кусок бутерброда, выпучив при этом глаза, отглотнула кофе и, рявкнув в трубку «минуточку!», вытерла руку о халат. Затем она отодвинула в сторону счет и спросила:

— Хочешь продать нам розы?

— Это для вас, — ответил я и попытался сделать поклон, точно как в одном классном фильме. Потом я передал ей привет от фрау Хабенихт из Пелицхофа и спросил, не осталось ли у нее каких-нибудь плакатов с выставки породистых собак, или они все уже пошли на кульки для квашеной капусты?

— Мы отложили их для макулатуры, — с улыбкой ответила женщина. Она разрешила мне самому выбрать плакаты. Потом она назвала меня «ласточкой» и одарила пригоршней изюма. Мне показалось, что она меня полюбила.

Бабушке плакаты понравились. На них была изображена голова бульдога с приплюснутым носом, складками на лбу и низко свисающими щеками, которые придавали ему довольно угрюмый вид. Бабушка отправилась со мной к ограде. Там я прибил плакаты с грозным бульдогом к доскам для устрашения оленя. Кстати, и Мунцо составил нам компанию, хотя при этом он неодобрительно мяукал. Бабушка покачала головой. Она оказалась права.

Несмотря на грозную картинку, олень на следующее утро опять появился в саду, общипал оставшиеся бутоны роз, а затем принялся за гвоздику.

Дедушка объяснил мне, что только человек реагирует на изображение, оно его либо пугает, либо возбуждает. Многие мужчины покупают иллюстрированные журналы из-за голых девиц. Животному же фотографии ни о чем не говорят, потому как не имеют запаха. Придется мне выдумать что-нибудь другое, что-нибудь такое, что пахнет.

В один прекрасный день отец получил письмо, которое его испугало. Он сказал, что тогда-то и тогда-то ему придется поехать в Хоэнцедлиц, что там назначен суд или что-то в этом роде и что он задержится там ненадолго.

Бабушка снова вытерла слезу сначала из правого, а затем из левого глаза и сказала:

— Бедный ребенок.

Поскольку я не знал, имеет ли она в виду своего бедного ребенка или меня, я неуверенно улыбнулся.

Однажды дедушка взял меня с собой в лес. До этого я помогал ему запрягать лошадей. Работа эта непростая, потому что и лошади не маленькие, и ответственность большая. Мой дедушка говорит, что ребенку необходимо учиться нести ответственность. А это совсем не просто.

Когда мы надевали хомут на Макса и Лизу, им это не нравилось, и я их понимаю. У меня тоже бывает глупое ощущение, когда мать напяливает мне через голову слишком узкий свитер, и я пытаюсь слегка растянуть его в стороны, а она бьет меня по рукам. Дедушкины лошади все сносят и стоят смирно, они не из горячей породы арабских скакунов.

Макс не сопротивлялся, даже когда я ехал у него на спине до самого леса, хотя я и не обучался этому искусству. Макс старый и передвигается почти так же лениво, как Мунцо. Только у него на ногах нет подушечек, и из-под его копыт, когда он переставляет их по вымощенной булыжником дороге, раздается громкий цокот и вылетают искры.

Я ехал по деревенской улице и чувствовал себя выше всех. Сверху вниз я посматривал на Лизу, которая шла рядом с Максом. Рядом с Лизой шел дедушка, а рядом с дедушкой уже совсем внизу выступал Мунцо. Он задрал кверху хвост, чтобы казаться хоть немного повыше ростом. Поскольку я ехал без седла, мне приходилось широко расставлять ноги, чтобы держать равновесие. Думаю, я выглядел здорово. На мне были очень старые, очень большие и очень красиво заштопанные штаны, принадлежавшие отцу, и застиранная рубашка. На голове красовалась засаленная кепка, жаль только, что она то и дело сползала мне на уши. Проезжая в таком виде в окружении своих друзей, я обращал на себя внимание многочисленных дачников, детей и взрослых, которые с разинутыми ртами выстраивались в шеренгу у обочины дороги.

К сожалению, вскоре дедушке, Максу, Лизе и мне пришлось двигаться одним: на окраине деревни Мунцо задержался. Он предал нас из-за симпатичной пестрой кошечки, сидевшей на крыльце одного дома, аккуратно выставив перед собой лапки. Рваное ухо пополз к ней на брюхе, хотя она и не принадлежала к кругу нашей семьи. Я расценил это как слабость с его стороны.

Когда мы приехали в лес, дедушка показал мне, как с помощью двух лошадиных сил нужно подтаскивать бревна к проезжим местам. Мы обматывали стволы цепями, пристегивали их к балансиру, и Макс с Лизой, натянув лямки, вытаскивали бревна из труднодоступных мест и болотных ям, в которых трактор, не умеющий плавать, наверняка бы увяз. Мы складывали бревна рядком и друг на друга, пока они не становились похожи на макароны в упаковке, только несколько больших размеров.

Главное, лошадь может думать, а трактор нет. Во всяком случае, у лошади на голове есть глаза, и она сама обходит препятствия. Это щадит лес, говорит дедушка, в то время как тягач давит своими колесами все, что попадается ему на пути: сосновые саженцы, грибы, чернику, а они представляют собой большую ценность.

Через несколько часов я мог уже с помощью Макса и Лизы подтаскивать стволы к обочине дороги. Это прекрасная работа, она доставляет удовольствие тем, кто любит лошадей и деревья. Если я не стану крестьянином, то выучусь на лесничего или на лесоруба. Так я решил в Пелицхофе.

Обедать мы остались в лесу. Макс и Лиза щипали траву на обочине дороги. Я набрал сухих веток. Дедушка развел костер, что разрешается только работающим в лесничестве.

Усевшись на пнях, мы пододвинули кастрюли к огню и разогрели еду, которую дала нам с собой бабушка. Это был вчерашний гороховый суп. Ветер подул в пламя, поднял над костром пепел, посыпал им суп, и нам не пришлось его подсаливать. Суп мне понравился больше, чем тот, который дают нам в школе. Там никогда ничего не разогревают со вчерашнего дня.

К вечеру мы отправились домой: я — на Максе, дедушка — на Лизе. Мы доехали до холма на краю леса. Под нами расстилался луг, а в конце его за деревьями сверкало озеро. Тут дедушка открыл мне одну тайну. Он указал рукой на луг. Там стояли какие-то три живых существа. Они были ростом с косуленка, такие же коричневые, но приземистые и на двух ногах.

— Угадай, кто это? — спросил дедушка.

Я долго думал, пока не вспомнил, что нечто похожее видел по телевизору. Я едва решился высказать свое предположение:

— Неужели орлы?

Да, это действительно были молодые орланы-белохвосты. Двое из них вдруг поднялись в воздух, расправили свои крылья, длиной с двухметровые доски, предоставив ветру поднимать себя все выше и выше. Затем они стали описывать в небе круги. Их сопровождали несколько ворон, которые не умели так царственно парить. Они хлопали крыльями, их бросало из стороны в сторону, словно они были пьяные. При этом они еще каркали. Мне кажется, на свете нет ничего противнее вороньего карканья.

— Наверное, вороны — фанаты орлов, — предположил я. — Недавно я видел, как члены ансамбля «Пудис» в Хоэнцедлице делали покупки. За ними толпой бежали молодые фанаты, которые вели себя так же, как эти вороны.

Дедушка покачал головой.

— В природе редко бывает так, чтобы мелкие существа громко заявляли о себе в присутствии более крупных, разве только они хотят защитить свою территорию. — Он указал на ольховник, растущий у озера, который был сплошь усеян вороньими гнездами.

Я ни в коем случае не должен проболтаться, что видел орлов, иначе вместо безобидных ворон сюда устремятся десятки отдыхающих с фотоаппаратами и распугают птиц.

Я никому не скажу, где я беру орлиные перья, из которых бабушка обещала смастерить мне шлем индейского вождя. По сравнению с ним старинные поделки из виллы Бэренфетт в Радебойле будут иметь бледный вид, хотя они, как мне кажется, являются музейными экспонатами национального масштаба. Зато я могу сказать, где живут старые орлы, поскольку ни один человек не решится добраться до них. Они построили из сучьев гнездо диаметром по меньшей мере в два метра на высокой, как башня, мачте высоковольтной линии. Другой возможности у них не было, поскольку перед первой мировой войной старые и ценные породы деревьев пошли на изготовление скалок и поварешек и сегодня в природе уже не встречаются.

— Стало быть, природа, — сказал дедушка, — в случае необходимости может подчинять себе технику. Это подтверждают ласточки, которые тысячами качаются на телефонных проводах. Раньше им приходилось довольствоваться тонкими ветками деревьев. В будущем, когда провода уложат в кабель и они исчезнут под землей, ласточки придумают что-нибудь новое. Жизнь мудрее любой техники.