Великая война. 1914–1918 - Джон Киган

можно было проложить на поверхности. В зоне поражения его следовало прятать в землю. Опыт показал, что при глубине меньше 2 метров кабель при артиллерийском обстреле повреждался, поэтому траншеи углубляли, чтобы обеспечить необходимую защиту. К 1916 году в британской армии разработали сложную систему разветвления, чтобы из одного и того же пункта связи штаб мог передавать информацию в трёх направлениях — на передовую, в тыл и в соседние штабы[497].

Всё работало превосходно, пока не начинались бои. Система выходила из строя, причём постоянно, на самом важном участке — на передовой. При обороне пункты связи разрушались вражескими снарядами, а ключевые фигуры — артиллерийские наблюдатели — погибали, пытаясь выполнить задание. При наступлении войска, удаляясь от коммуникационной сети, автоматически теряли связь с тылом. Разматываемые телефонные кабели, как правило, рвались, а другие средства связи, например сигнальные лампы и даже почтовые голуби, были ненадёжными. Сохранились многочисленные свидетельства неудовлетворительного результата и в обороне, и в наступлении. В частности, при оборонительных боях на Сомме в 1916 году полковник фон Лоссберг, специалист по телефонной связи, выяснил, что для прохождения приказа от штаба дивизии до передовой требуется в среднем от 8 до 10 часов — и примерно столько же информация шла в обратном направлении[498]. Во время наступления связь могла быть нарушена полностью на всех уровнях — батальона, бригады, дивизии, корпуса, армии и Генерального штаба, что выяснилось 1 июля 1916 года, в первый же день битвы на Сомме.

Донесение командира одного из батальонов 11-го Восточноланкаширского полка, который находился в непосредственном соприкосновении с противником, начинается с записи в 7:20 утра: «…первая волна пересекла нейтральную полосу». В 7:42 он отметил, что прибывший посыльный (обратите внимание, не по телефону) сообщил об интенсивном огне со всех направлений. Запись в 7:50: «Я отправил лейтенанта Макальпина установить телефонную связь., [он] вернулся и сообщил, что все линии оборваны… их не восстановили до конца дня». 8:22 — «никаких сообщений от моих атакующих», 9:00 — «ничего ни от кого из моих», 10:01 — «никаких вестей с передовой», 11:50 — «ничего не знаю о своих, кроме того, что рассказывают возвратившиеся с линии огня раненые», 15:10 — «[соседнее подразделение] не имеет связи со своими», 15:50 — «срочно требуется подкрепление», 21:20 — «у меня нет ракетниц… и сигнальных ракет Вери [единственное аварийное средство связи с артиллерией поддержки]»[499]. Ещё через четверть часа сам командир был ранен осколками снарядов.

На следующем уровне управления войсками командир 94-й бригады следил за наступлением батальонов, но затем известия от них перестали поступать. «Телефонная связь с вышестоящим штабом оставалась хорошей, но все кабели, ведущие от штаба бригады на передовую, были перебиты, хотя их закапывали на глубину двух метров». Он сообщал, что посыльного из батальона три раза засыпало землёй на обратном пути, однако тот доставил донесение — вероятно, одно из немногих, если не единственное, которое получил командир бригады в этот день. В штабе 31-й дивизии в 8:40 отметили, что из 94-й бригады протелефонировали, что её бойцы преодолели передовые траншеи немцев, но определить, что там происходит, очень трудно. Достоверной информации нет. В 18:00, почти через 11 часов после начала наступления, командир дивизии сообщал вышестоящему штабу, в 8-й корпус: «Я приказал своим офицерам попытаться установить связь [с войсками], но не получил вообще никаких сведений». Тем не менее на этом уровне — в 4-й армии — начальник штаба в тот же вечер уверенно составлял боевой приказ на следующий день, предваряемый заявлением, что большая часть немецких резервов уже брошена в бой и поэтому важно поддерживать давление, изматывая оборону врага. Примерно в это же время Дуглас Хейг записал следующее: «…из 8-го корпуса сообщают, что начали они хорошо, но к концу дня их подразделения были отброшены назад… Судя по дальнейшим донесениям, я склонен считать, что часть 8-го корпуса покинула свои траншеи!!!»[500] Два часа спустя в боевом журнале 31-й дивизии появляется запись, что 11-й Восточноланкаширский полк, раненый командир которого в начале восьмого утра видел, как «волна атакующих» уходит на нейтральную полосу, чтобы ворваться во вражеские окопы, вечером имел в своём распоряжении всего 30 человек всех званий, чтобы удерживать передовые позиции. Подсчёт потерь, сделанный позже, показал, что 11-й Восточноланкаширский полк — «приятели из Аккрингтона» — в этот день потерял 234 человека убитыми, причём 131 из них так и не нашли, и 360 ранеными. Целыми и невредимыми остались только 135 «приятелей».

Легко обвинять в бессердечности Хейга, который сделал запись, о которой речь шла выше, в дневнике, сидя в своём уютном домике в Борепер после дня, проведённого в размеренном порядке штаб-квартиры в Монтре, или в поездках на автомобиле, с шофёром конечно, по безопасному тылу вдали от передовой. Пока командующий работал за письменным столом, обедал, разговаривал по телефону с подчинёнными, ужинал и готовился ко сну в удобной кровати, 20.000 его солдат гибли или умирали от ран в переполненных госпиталях либо воронках от снарядов на поле боя. Шокирующий контраст, особенно если вспомнить, что Веллингтон после битвы при Ватерлоо, где он постоянно подвергался риску на поле боя, вернулся верхом на измученной лошади в импровизированную казарму и там уступил свою койку раненому офицеру.

И тем не менее это сравнение несправедливо. Веллингтон собственными глазами видел все эпизоды битвы и руководил всеми этапами сражения. Хейг не был даже зрителем. Он ничего не видел, ничего не слышал, если не считать далёкого грохота выстрелов, и ничего не делал. Ему просто нечего было делать. И никто из старших офицеров ничего не мог видеть. Подполковник Рикман, например, когда его «приятели из Аккрингтона» ворвались во вражеские окопы, видел всего лишь, как сверкают на солнце треугольники — металлические пластинки, прикреплённые к их ранцам в качестве опознавательного знака. Всех командиров, как нижнего, так и высшего звена, и их подчинённых разделил занавес огня (в прямом смысле слова), отрезав друг от друга, словно они находились на разных континентах. В распоряжении Верховного командования имелся инструмент, чтобы сокрушить эту преграду, — огромное количество орудий, расположенных за линией фронта. А вот возможности направить огонь артиллерии на позиции врага, убивавшего их солдат, не было… В предыдущих войнах артиллеристы видели цель невооружённым глазом. В последующих военных конфликтах корректировщики огня, получившие в своё распоряжение радиосвязь и передвигавшиеся вместе с пехотой, управляли артиллерией либо прямо отдавая указания, либо ссылаясь на карты. Во время Первой мировой, несмотря на то что линия фронта в мельчайших подробностях была нанесена на