Великая война. 1914–1918 - Джон Киган

резервы (в том числе болгарские части) для формирования в Трансильвании и Болгарии двух армий — 9-й под командованием бывшего начальника Генерального штаба Фалькенхайна и 11-й под началом ветерана Восточного фронта Макензена. Румынские войска оккупировали восточную часть Трансильвании и остановились, а противник тем временем подготовился и нанёс удар. 2 сентября болгары вторглись в Добруджу, румынскую провинцию к югу от устья Дуная. 25 сентября части Фалькенхайна (в состав его армии входила элитная горная дивизия Alpenkorps, в которой служил молодой Эрвин Роммель) перешли в наступление в Трансильвании, вытеснив румын обратно через перевалы на центральную равнину, к самому Бухаресту, павшему 5 декабря. Тем временем армия Макензена форсировала Дунай и тоже приближалась к румынской столице. Под ударами с трёх сторон (турки отправили морем в Добруджу свои 15 и 25-ю дивизии) румынская армия обратилась в бегство и отступила в дальнюю провинцию страны, Молдавию, расположенную между рекой Сирет и границей с Россией. При поддержке 4 и 6-й русских армий румыны окопались на Сирете, чтобы перезимовать.

Решение вступить в войну обернулось катастрофой. Румыния потеряла почти всю свою территорию. Человеческие потери составили 310.000 солдат и офицеров (почти половина из них попала в плен). Самый ценный материальный ресурс, нефтяные месторождения в Плоешти, в то время единственный крупный источник нефти в Европе к западу от Чёрного моря, был серьёзно повреждён британскими диверсионными группами. Союзникам решение вовлечь Румынию в войну тоже не принесло выгод. Добавление номинальной боевой мощи небольших государств — Португалии (она вступила в войну в марте 1916 года), Румынии и даже Италии — не усилило союзников, а, наоборот, ослабило, поскольку при неминуемых поражениях, которые терпели эти страны, нужны были дополнительные ресурсы для их поддержки. Военные неудачи Румынии не только потребовали, как и предвидел генерал Алексеев, вмешательства русской армии, чтобы предотвратить окончательный разгром. Эти неудачи также дали Германии в течение следующих 18 месяцев 1.000.000 тонн нефти и 2.000.000 тонн зерна, и эти ресурсы «сделали возможным… продолжение войны до 1918 года»[490]. Вступление в войну Греции после государственного переворота в июне 1917 года, осуществлённого Венизелосом, но организованного союзниками, также не дало никаких преимуществ. Создание в Афинах крайне националистического и антитурецкого правительства привело к сплочению греков под флагом «великой идеи» — восстановления греческой империи на востоке, что могло помешать усилиям союзников установить после окончания войны прочный мир в Европе.

Глава девятая

Агония армий

В начале 1917 года лицо войны мало чем отличалось от того, которое она явила миру зимой 1915-го, когда полоса окопов разделила Европу на два враждующих лагеря. На востоке линия траншей продвинулась почти на 500 километров, и её южный конец теперь упирался в Чёрное море, а не в Карпаты, а на севере она доходила до Балтики. Новые фронты с эшелонированной обороной появились на границе Италии и Австрии, а также Греции и Болгарии, в то время как на Галлиполи и в Куте траншеи исчезли. На Кавказе фронт представлял собой цепь аванпостов и крепостей между Чёрным морем и Северной Персией. На Синайском полуострове британских защитников Суэцкого канала и турецкий гарнизон Палестины разделяла труднопроходимая нейтральная полоса. С 1915 года здесь положение существенно не изменилось. Во Франции тоже не наблюдалось никаких перемен. Географические препятствия, на преодоление которых сражающиеся армии потратили последние силы в наступлениях 1914 года, — река Изер, фламандские холмы, хребет Вими, меловые возвышенности Соммы, Эна и Шмен-де-Дам, река Мёз у Вердена, леса Аргонна, горы Эльзаса — по-прежнему пересекали линии окопов, значительно укрепившиеся в узких местах с помощью колючей проволоки, в результате углубления, а также устройства блиндажей. Такое усиление чаще всего было спланированным, особенно с немецкой стороны, — обороняющиеся стремились обезопасить окопы от атаки противника, совершенствуя свои позиции, которые к 1917 году состояли из трёх линий траншей и бетонных дотов. Тем не менее многие земляные работы проводились в спешке и были импровизированными — просто чтобы включить отбитые у противника позиции в свою систему обороны.

Чем глубже становилась система оборонительных сооружений, тем меньше была вероятность, что её удастся сдвинуть даже самой массированной атакой. Главным результатом двух лет артиллерийских обстрелов и войны между окопами, разделёнными нейтральной полосой, стало появление зоны разрушений немыслимой протяжённости, более 650 километров, между Северным морем и Швейцарией, но чрезвычайно узкой. Растительность оказалась уничтожена на 2–3 километра по обе стороны от «нейтралки», здания разрушены ещё приблизительно на таком же удалении, а дальше отмечались лишь отдельные повреждения. Под Верденом на Сомме и на Ипрском выступе с лица земли были стёрты целые деревни — от них осталась лишь кирпичная пыль, груды камней и развороченная взрывами почва. Ипр и Альбер лежали в развалинах, Аррас и Нуайон были сильно разрушены, серьёзно пострадали Реймс и деревни в его окрестностях вдоль линии фронта. Вне пределов досягаемости тяжёлой артиллерии, максимум 10 километров, города и сёла уцелели.

Граница зоны нормальной жизни была очень резкой, причём эта внезапность перехода в царство смерти усиливалась благополучием «тыла». С армией пришли деньги, и магазины, кафе, рестораны процветали — по крайней мере, по ту сторону фронта, которую занимали союзники. На территориях, оккупированных немцами, военные власти жёстко контролировали экономику, заставив угольные шахты, ткацкие фабрики и сталелитейные заводы работать на полную мощность — с использованием принудительного труда в промышленности и на земле — и распорядившись экспортировать сельскохозяйственную продукцию в рейх. Особенно тяжёлыми были военные годы для женщин севера страны — они не получали известий от мужей и сыновей, сражавшихся по другую сторону от линии фронта, и обеспечивали себя сами[491]. Всего лишь в нескольких километрах от оккупированной зоны, во французской «прифронтовой зоне», наблюдался настоящий бум военной экономики. За границей узкой полосы разрушений дороги были забиты транспортом. Вереницы повозок двигались в обоих направлениях — крестьяне обрабатывали поля вплоть до линии падения снарядов, а целые города из палаток и бараков мгновенно вырастали для того, чтобы принять миллионы солдат, которые, как на конвейере, перемещались в окопы и обратно: четыре дня на передовых позициях, четыре дня в резерве, четыре дня на отдых. В дни отдыха молодые офицеры, как вспоминал Джон Глабб, могли взять лошадь и прокатиться по старым, заброшенным тропинкам — над головой во все стороны раскидывался великолепный шатёр из нежной изумрудной зелени. «Под ногами хрустят буковые орешки, земля покрыта ковром из анемонов и первоцветов. Я направляю лошадь в самую чащу леса, куда не проникают звуки внешнего мира, и слышно только