За ядовитыми змеями. Дьявольское отродье - Юрий Борисович Ильинский

и безуспешных попыток его настичь прямо-таки садистское наслаждение. А Дина, распаляясь все больше, буквально заходилась в истерике. Мне же ее лай не давал делать уроки, приходилось вмешиваться, я выходил во двор, лепил снежок покрепче, но котяра был начеку и, ловко увернувшись от пущенных в него снарядов, не спеша удалялся с видом победителя, а затем все повторялось сызнова.

Выручил нас с Диной Шани. Однажды, вернувшись с очередных соревнований, он увидел прогуливающегося по забору кота, рвущуюся с цепи Дину и, трезво оценив обстановку, поспешил на помощь. Оттолкнувшись от земли, он черным метеором пронесся над забором, широкой грудью сшиб с изгороди обезумевшего от страха кота, прогнал его по всей улице и загнал на дерево, после чего совершил вокруг ствола круг почета и вернулся домой, где был встречен мною и Диной как победитель. Я одобрительно похлопал Шани по загривку, Дина тоже сказала ему что-то приятное на своем собачьем языке, и в нашем дворе воцарились мир и тишина.

И все же, несмотря на зафиксированное арбитрами соревнований «отсутствие злобности», Шани был настоящей розыскной собакой. Каждый раз, когда в нашем поселке либо окрестных селениях совершались кража, грабеж или какое иное преступление, работники милиции одалживали нашего пса и он отправлялся в краткосрочную командировку. Чутье у Шани было отменное, работал он старательно, заинтересованно, а главное, результативно — искал, находил, задерживал и обезоруживал преступников, и потому в местных криминальных кругах кляли его на чем свет стоит, многие бывшие не в ладах с законом лица боялись Шани, неоднократно угрожали его убить, а Шани работал себе и работал — ловил воришек, отыскивал украденные ими вещи, задерживал и обезвреживал грабителей, оставаясь в то же время добрым, ласковым, послушным, исключительно дисциплинированным псом. Зимой я запрягал Шани в легкие детские саночки, и он возил меня по накатанным зимним дорогам, бежал так быстро, что ветер свистел в ушах. Отец сшил для Шани удобную упряжь и иногда, шутки ради, усаживался в санки сам, и Шани, очень довольный, — он души не чаял в отце — мчал его по поселку на потеху землякам.

Шани любил музыку, ему нравились некоторые мелодии, и когда мы заводили старенький патефон и ставили пластинки, к которым он был неравнодушен — таких было две-три, — Шани прибегал со двора, садился рядом и, склонив голову набок, внимательно слушал песню. Грустные песни нравились ему больше других, особенно пес любил «Сулико». Услышав эту песню, Шани пытался подпевать, скулил. В отличие от него, Дина к музыке оставалась равнодушной, ее гораздо больше волновало содержимое собственной миски. Мои собаки любили друг друга, иногда Дина подходила к Шани, опускала голову на его спину, и в такой позе овчарки стояли долго-долго, трогательной была эта картина.

Порой идиллия грубо нарушалась забежавшей в наш двор соседской собакой, а если же подобную вольность позволяла себе какая-нибудь кошка… В таких случаях терял голову даже дисциплинированный Шани; забывая обо всем, бросался на нее, и кошку спасали только резвость да наличие поблизости какого-нибудь дерева, на котором можно было укрыться. Однажды, заметив перебегающую дорогу кошку, везущий меня Шани устремился в погоню и, невзирая на мои окрики, гнался за кошкой по всему поселку. Погоня закончилась тем, что кошка вскочила на забор, Шани прыгнул следом за ней, санки повисли на заборе, а ездок зарылся носом в сугроб.

Шли годы, Шани все чаще убывал в командировки, становившиеся все более трудными и опасными. Не раз приходилось псу вступать в схватку с вооруженными бандитами, в него неоднократно стреляли, но Шани был удачлив и продолжал выполнять свой долг. Уголовники ненавидели Шани; о его подвигах в округе ходили легенды.

Солнечным летним днем к нам во двор, открыв калитку, вошел приземистый парень в сдвинутой на затылок кепке. Я с Марком играл в шахматы, Васька с Колей сидели рядом, ожидая своей очереди. Дина выскочила из будки, залаяла; Шани пошел незнакомцу навстречу, приветливо виляя хвостом. Неожиданно парень выхватил из-за голенища сапога нож, ударил им Шани и, сжимая в руках окровавленную финку, двинулся к нам. Мы оторопели.

Выручила мама, увидевшая эту сцену из окна. Выбежав во двор, она подбежала к беснующейся на цепи Дине и спустила ее с привязи, парень бросился наутек, но от разъяренной овчарки не убежишь. Догнав бандита, Дина сбила его с ног, тем временем Васька позвал на помощь соседей, парня, оравшего «Уберите собаку!», скрутили; Дину же успокоить было непросто, оттащить ее удалось не сразу.

А Шани лежал на земле, на шее зияла длинная глубокая рана. Служебное собаководство, где был ветеринарный пункт, находилось в четырех километрах от нашего поселка, и, как назло, не оказалось ни машин, ни повозки. Нести взрослую овчарку на руках?

— Шани пойдет сам, — сказал отец. — Он дойдет. — И Шани покорно поплелся за отцом, я и трое моих друзей сопровождали раненую собаку, я с горечью и болью видел, как подмокает повязка на шее пса; капли крови падали на песок, тянулись за Шани темной цепочкой.

Шани слабел от потери крови, шатался, — видимо, ему было очень больно, но он не визжал, не скулил, покорно шагал за отцом. Но вот и ветпункт, врач бегло оглядел рану, нахмурился и отвел нас в операционную.

— Давайте поднимем его и положим на стол…

Но поднимать Шани не пришлось, из последних сил он вспрыгнул на стол сам, после чего доктор вытурил нас из операционной и закрыл дверь.

Операция продолжалась полтора часа, доктор работал без анестезии, необходимых препаратов не оказалось, но Шани, превозмогая боль, не шевелился, отец приказал ему «лежать», и Шани лежал. Бинта доктор не пожалел, замотал почему-то псу даже один глаз, а на шею надел деревянный защитный круг, мешавший Шани сорвать повязку. Полтора месяца спустя Шани вернулся в строй и, как и прежде, снова время от времени убывал в командировки, выслеживал и ловил преступников. Несмотря на полученную ножевую рану, а впоследствии и две огнестрельные, Шани так и не озлобился и за всю свою долгую жизнь ни разу никого не укусил.

Несмотря на серьезную свою профессию, Шани очень любил людей, особенно детей, с которыми охотно играл, хоть малыши порой ему и досаждали, но пес не обижался, никогда не огрызался, не стремился уйти.

Порой Шани становился задумчивым, подходил к моему отцу, которого обожал. Маму пес любил меньше, хоть она и кормила его, ко мне, моим затеям и причудам относился снисходительно. Вечерами, когда вся семья была в сборе, Шани ложился в сторонке, так, чтобы видеть всех, и поочередно