Меня зовут Корокотта - Александр Васильевич Чернобровкин

с жителями моей второй инсулы. Жрецы обоих храмов, расположенных по соседству, постоянно жаловались, что им мешают ее жильцы. Как именно, не уточняли. Видимо, всего лишь тем, что живут рядом.

В Септе Юлии, довольно большом здании с высокими помещениями, меня встретил старый знакомый Векентий Глосия, который теперь квестор, на ступень ниже, но все равно при власти. Я был обязан принять перед ним присягу.

— Какую присягу⁈ — удивился я.

— Как магистрат. Ты избран курульным эдилом. В следующем году будешь следить за строительством в городе, — проинформировал он.

Эдилы — это представители народа в городской администрации. Их шесть: четыре плебейских и два курульных. Последние избираются из всадников и патрициев, но не обязательно, чтобы представители и этих слоев общества принимали участие в развитии города. Никаких знаков отличия не имеют, жалованье не получают. Следят за порядком в Риме. Имеют право наказывать физически (несвободных) и штрафовать всех, кроме жрецов, даже отнимая часть имущества, но решение может быть обжаловано в суде. Среди их обязанностей есть взяткоемкие — надзор за рынками, общественными зданиями (термами, публичными домами, постоялыми дворами…), чистотой на улицах, соблюдением мер пожарной безопасности — и не очень, типа надзора за строительством храмов.

— Беру самоотвод, — тут же заявил я.

— Какой самоотвод⁈ — возмутился квестор. — Хочешь быть оштрафованным и в ссылке очутиться⁈

Штраф бы я заплатил и согласился со ссылкой, если бы отправили в латифундию, но сейчас заведено выгонять в Грецию или Испанию, причем в маленький городок. Поэт Овидий, как я знал, окажется и вовсе в Томах на берегу Черного моря, где умрет от горя потому, что никто не понимал его стихи на правильной латыни.

Дома меня ждал удар в спину, когда сообщил жене, что по приказу Октавиана Августа избран курульным эдилом.

— По его личному приказу⁈ — удивленно переспросила она.

— Да. Предлагал мне стать народным трибуном, я отказался и в наказание стал эдилом, — рассказал я.

— Ты отказался стать трибуном⁈ — возмущенно воскликнула Флавия.

На ее лице появилось так знакомое мне выражение, которое частенько видел на лицах жен, не всех, правда. Его можно изложить цензурно следующими словами: «Удовольствия твоей маме! С каким удивительно нехорошим человеком я живу!».

— Хотел и от эдила отказаться, но предупредили, что буду сослан вместе с семьей на границу со скифами, — продолжил я издеваться над бедной женщиной. — Или ты не поехала бы со мной туда?

— Не говори ерунду! — гневно бросила она и, окинув меня взглядом, как раба, выставленного на продажу, более спокойно произнесла: — Курульный эдил — это тоже неплохо для начала государственной карьеры.

Наверное, прикинула, как я буду выглядеть в консульской тоге с широкой пурпурной полосой, жезлом из слоновой кости в руке и в сопровождении двенадцати ликторов с фасциями, и себя, семенящей сзади, как положено примерной жене. Только вот в будущем я не видел в списках консулов ни одного с греческим именем Александр, иначе бы запомнил и погордился за тезку. Разве что запишут под каким-нибудь другим.

Глава 70

Курульному эдилу никаких знаков отличия не полагается, но со мной начали здороваться чуть ли ни все подряд. Человек я приметный, а горожане очень быстро узнали, что за строительством храмов и не только в этом году будет присматривать по личному приказу императора бывший гладиатор Крокута, ставший всадником и богатым человеком. Да-да, это именно ему принадлежит та самая шикарная инсула возле Септы Юлия. Может, при нем и другие здания построят лучше, надежнее, чтобы хотя бы не разрушались, хороня под обломками жильцов. Я решил, что меня уж точно не изберут больше ни на какую должность, если буду исключительно честно и добросовестно относиться к своим обязанностям. Или где-то рядом. В Риме честным чиновником считается тот, кто ворует с неохотой.

Резонансное дело подвернулось в конце февраля. Точнее, сперва оно обещало быть проходным. Один ушлый строитель инсулы решил увеличить ее за счет города — вылез за пределы проданного ему участка, заняв около пассуса (двойной шаг, почти полтора метра) дороги в глубину и сорок пассусов в длину. Доброжелатели сообщили мне о его наглости. У меня теперь много желающих помочь, то есть настучать на ближнего своего. Я пришел, убедился, что так оно и есть, приказал передвинуть стену, которая уже поднялась до середины второго этажа, дал неделю на исполнение. Иначе будет наложен штраф и самовольную постройку разрушат рабочие, нанятые городом, и вывезут мусор за пределы Рима, а заплатит им строитель инсулы. К тому времени я уже урезонил пару шустряков, правда, не таких наглых, нарушения измерялись в палмусах (ладонь, двадцать два с небольшим сантиметра).

Дело было в субботу. В понедельник ко мне домой во второй половине дня заглянул верткий тип, одетый в зеленую верхнюю тунику, хотя на педика не похож. Якобы доложить о неполадках на строительстве храма богини Юноны, а на самом деле предложил пять тысяч сестерциев за то, что я закрою глаза на захват части дороги. Приказал рабам выкинуть его и больше ко мне не впускать. Первый пункт выполнили идеально, приземлился тип плашмя и долго ругался, развеселив зевак. Вдобавок мои рабы сообщили им, что так их хозяин приказал поступить со взяткодателем и пообещал, что остальных ждет такая же судьба. Слух об этом тут же разлетелся по городу.

Через день на ужин пришел тесть. Он приезжает в Рим по средам и в пятницу возвращается в свою виллу под Остией. За неполные два дня успевает выполнить все свои обязанности в офисе квестора, где ведет приходно-расходные книги, точнее, следит, как работают писари. Сперва пообщался с дочерью, выклянчив муки, сыра и вина. Во время трапезы он осторожно намекнул, что мне предлагают десять тысяч сестерциев за решение вопроса.

— Строит инсулу Паулинус Сестий, патриций, сын проквестора. Его отец поддержал Цезаря Августа, пусть и не сразу. С такими людьми лучше иметь хорошие отношения, — посоветовал тесть.

— Тит, я понимаю, что ты часть системы, где действует принцип «Ты мне, я тебе», но в мои дела не лезь. Я в магистратуре всего на год, и больше не вернусь ни за какие деньги. Так что скажи всем заинтересованным лицам, что я ни к чьим советам не прислушиваюсь, что родственные связи для меня пустой звук и все остальное, что сочтешь нужным. Я не обижусь. И больше ко мне с такими просьбами не приходи, —