Влас Дорошевич. Судьба фельетониста - Семен Букчин

Главное тюремное управление не осталось равнодушным и к выходу книги Дорошевича «Сахалин». В его недрах был подготовлен проект специальной рецензии для журнала «Тюремный вестник». По сути это вполне оптимистический отчет о состоянии дел на Сахалине, призванный дать отпор изображению «главным образом мрачных и отрицательных сторон сахалинской каторги и ссылки» в книге Дорошевича. Любопытно, что, перечисляя в самом начале посвященные Сахалину работы юрисконсульта министерства юстиции Д. А. Дриля, А. П. Чехова, народовольца И. П. Миролюбова, французского автора Поля Лаббе, автор «проекта» подчеркивает, что «все перечисленные сочинения <…> по фактическому содержанию своему более или менее сходны, различаясь лишь по тону, направлению и форме». Совершенно очевидно, что, несмотря на «различия», книга Дорошевича выбивается из этого ряда и потому, по мнению того же автора «проекта», требует определенной реакции. Надо сказать, что анонимный автор избрал характерный бюрократический метод полемики: нигде не опровергая конкретные критические утверждения и примеры из книги «Сахалин», он главным образом занят оправданием Сахалина как «места отбывания высшего уголовного наказания» при всей неудовлетворительности «во многих отношениях» его «современного состояния». Естественно, приводятся многочисленные примеры заботы высшей власти и в частности особой комиссии под председательством сенатора Шмемана, поставившей «целый ряд вопросов», связанных с улучшением быта каторги. Соглашаясь с тем, что «наиболее тяжелое впечатление на читателя производят, без сомнения, те места книги г. Дорошевича, в которых он описывает наказания, коим подвергаются на острове преступники, и положение женщин и детей», ведомственный рецензент утверждает, что эти наблюдения «не соответствуют действительности». И тут же говорит о приостановке приговоров о телесных наказаниях ссыльных, а также о том, что в Государственный Совет должен быть представлен разработанный в Министерстве юстиции «законопроект об отмене тяжких телесных наказаний (плети и лозы), прикования к тележке и бритья половины головы».

Закономерен вопрос: а не сахалинские ли очерки Дорошевича в известной степени подтолкнули власти к приостановке исполнения ужасных приговоров и разработке этого законопроекта? И не под их ли воздействием губернатор Сахалина Ляпунов при вступлении в должность отменил, как сообщает тот же рецензент, «систему раздачи женщин в сожительство»? И, наконец, почему и другие перечисляемые в «проекте рецензии» меры по «благоустройству острова Сахалина» нельзя посчитать за определенную реакцию властей на критические картины сахалинской жизни, воспроизведенные в очерках Дорошевича? В конце концов, ни на книгу Чехова, ни на другие посвященные острову публикации с их стороны не было столь болезненной реакции.

И все-таки кто-то в высшем руководстве Главного тюремного управления посчитал, что несмотря на всю бюрократическую умелость «проекта рецензии», публикация ее в «Тюремном вестнике» не сослужит доброй службы властям. Может быть, текст показался неубедительным, а, может быть, не захотелось втягиваться в явно не сулившую лавров полемику. В общем, некий благоразумный бюрократ, возможно, новый начальник управления, начертал на «проекте» следующую резолюцию: «Прошу переговорить. Выражаю сомнение в необходимости и своевременности этой статьи. Не лучше ли „замолчать“ лубочную книгу г. Дорошевича?»[686]

Но замолчать не получилось. Уже в период публикации в «Одесском листке» сахалинские очерки Дорошевича стали предметом широкого общественного внимания не только в России. Их переводы печатали немецкие, американские, польские, еврейские газеты. Отмечая внимание прессы еще к заметкам «На Сахалин», редакция «Одесского листка» писала: «Мы очень рады, что письма нашего талантливого сотрудника обращают на себя внимание не только русских, но и польских газет. Так, например, лучшая еженедельная варшавская газета „Prawda“ начала печатание в переводе писем В. М. Дорошевича, причем первое из них сопроводила очень лестным для него заявлением. Отдавая должное таланту нашего сотрудника, „Prawda“ констатирует, что В. М. Дорошевич обладает необыкновенной способностью схватывать и передавать в живых картинах все, что он видит»[687]. Дорошевич был особенно популярен в Польше, поэтому не случайно «Сахалин» в переводе известного общественного деятеля Зенона Петкевича печатался в варшавской газете «Prawda» в 1897–1898 годах. На польском языке было выпущено самое первое, небольшое по объему отдельное издание «Сахалина», включавшее заметки «На Сахалин», ряд очерков, посвященных быту каторги и запечатлевших портреты преступников. Вскоре появились отдельные издания переводов «Сахалина» на немецком, французском языках, на иврите и идиш[688]. Публикацию нескольких очерков под общим заголовком «Сахалин — русская каторга» осуществила газета «Нью-Йорк Таймс»[689]. В начале 1910-х годов вышел перевод на эстонском языке[690].

Один из первых откликов поместила газета «Владивосток». Ее сахалинский корреспондент, политический ссыльный С. Ф. Хроновский, сравнив чеховские впечатления с «сентиментальными наблюдениями заезжего туриста», отметил, что нарисованные Дорошевичем картины «в большей своей части правдивы и вызывают только удивление, откуда он мог так подробно и верно узнать жизнь тюрьмы и ее обитателей, а неподдельное теплое чувство, желание и умение найти душу человека даже под толстым слоем житейской грязи, в океане тюремного позора, разврата и унижения составляют лучшее украшение бытописаний г. Дорошевича»[691].

«Сахалин» был популярен в среде либерально настроенной и даже левой интеллигенции, о чем свидетельствуют переписка Розы Люксембург[692] и перехваченное полицией письмо студента Д. Н. Генкина из Москвы от 3 апреля 1903 года родственнику в Карлсруэ. В последнем в частности есть такие строки: «Читал ли ты „Сахалин“ Дорошевича? Это книга дозволенная, но прислать тебе не могу, стоит очень дорого, может, там у кого и найдется. Но ты прочти непременно, не раскаешься, мне кажется, что из нее вывод один, и она больше подействует, чем целый ряд прокламаций и иных нелегальных брошюр»[693]. Еще до выхода книги, в мае 1901 года, после выступления Дорошевича на сахалинскую тему в Париже в Высшей русской школе социальных наук, организованной для эмигрантов известным юристом и социологом М. М. Ковалевским, начальник Особого отдела Департамента полиции Л. А. Ратаев просил заведующего заграничной агентурой П. И. Рачковского выяснить, «в каком именно духе была прочитана лекция <…> и проследить по парижским газетам, не был ли помещен в них отчет по поводу означенной лекции…»[694]