Влас Дорошевич. Судьба фельетониста - Семен Букчин

Своеобразным героем «Крепостного права в XX столетии» стал старый московский знакомый, бывший владелец типографии и издатель нескольких газет, авантюрист по жизни и убежденный крепостник по натуре Владимир Бестужев. Если в очерке «Свободные люди острова Сахалина» (раздел «Редактор-издатель») Дорошевич дает краткую квинтэссенцию его деятельности — «бил, колотил, драл неистово», то на этот раз он подробно разворачивает картину хозяйничанья и «воспитательной работы» усопшего к тому времени бывшего издателя и смотрителя поселений. Примечательны его монологи, раскрывающие «крепостническую философию»: «Что там ни говори, а крепостное право, оно в сердце еще осталось, в сердце. Веет еще им. Крепостнику жить можно <…> Западу не годится крепостное право, — черт с ним, пусть у них не будет. А у нас опыт доказывает, что полезно крепостное право. Ввести опять!»

Эти откровения и дополняющие их картины сахалинского быта, запечатленные в очерке, опубликованном в «России», были так впечатляющи, что сам военный губернатор Сахалина генерал-майор М. Н. Ляпунов посчитал нужным лично ознакомить Главное тюремное управление со своим «опровержением». Естественно, губернатор «возражает» почти по всем пунктам. «Явная ложь», «чистейший вымысел» — такова основа его аргументации. Не было ни назначения каторжан в услужение чиновникам, ни «забитости и панического страха» у поселенцев «пред начальством». Вообще прибыв на Сахалин «всего через год после посещения острова Дорошевичем», губернатор «не застал жестокого обращения чиновников с каторжными, напротив — каторга была распущена и необходимо было принять меры к восстановлению в тюрьмах внутреннего порядка и дисциплины». Вот раньше «среди начальников тюрем попадались люди жестокие, злоупотреблявшие своей властью, но и тогда подобное обращение было явлением исключительным, и виновные подвергались законной ответственности». Утверждая, что «во всяком случае Дорошевич не мог быть свидетелем подобного обращения», Ляпунов одновременно «не отрицает», «что случаи незаконного обращения встречаются как в настоящее время, так могут встречаться и в будущем». И уж, конечно, вовсе невозможная вещь, чтобы наказанный розгами каторжанин благодарил начальника тюрьмы за «отеческое поучение». «Наглой ложью» считает губернатор «свидетельство Дорошевича, что в бытность его на Сахалине чиновники не только имели любовниц из каторжных женщин, но и держали целые гаремы». И тут же опять «не отрицает», что «в прежнее время действительно злоупотребляли правом держать женскую прислугу и под видом прислуги у холостых чиновников находились любовницы из каторжных женщин». Но «о таких безобразиях, о которых рассказывает Дорошевич», Ляпунову «слышать не приходилось». Правда, если «описываемый Дорошевичем» «случай угощения почтового чиновника с парохода и мог иметь место», то губернатор уверен, что «во всяком случае в качестве угощения предлагалась какая-нибудь проститутка, в числе которых немало из свободного состояния, но ни в каком случае не принудительно назначенная каторжная». То есть «своих» губернатор на утеху местному чиновничеству не отдавал. Ну а ежели проститутка, то тут сами понимаете… Что же касается снимания шапок арестантами при встрече с начальством, то «это служит лишь мерой дисциплинирования каторги». Губернатор уверен, что «Дорошевич в стремлении своем облить сахалинских чиновников грязью перешел всякий предел». Взять того же смотрителя поселений Владимира Бестужева. Признавая, что в целом личность «атамана Бури» (так прозвала его каторга) обрисована «довольно верно», в особенности «при описании необузданности его воли и разного рода злоупотреблений властью», губернатор вместе с тем считал, что журналист «с развязностью прибегает к явной лжи лишь бы придать своему рассказу более пикантный и сенсационный характер». Таковой является, по его мнению, утверждение, что Бестужев умер в приемной генерал-губернатора в Хабаровске. Вполне возможно, что смерть неукротимого авантюриста и крепостника по натуре действительно произошла в хабаровской больнице Красного Креста. Но ложь ли это? Скорее, ошибка, источником которой могли быть сведения, полученные Дорошевичем от кого-то из чиновников. Пытается поймать губернатор журналиста и на такой детали: дескать, не был построен Бестужевым в селе Владимирова дом «для приезжающих чиновников», поскольку сам он вместе с инспектировавшим каторгу в 1898 году начальником Главного тюремного управления А. П. Саломоном останавливался в том же селе «в домах поселенцев». И, наконец, ссылается на то, что еще до его прибытия на остров «Бестужев был устранен от должности, а затем по производстве предварительного расследования, приказом моим от 10 января 1898 г. за № 8 удален от должности и привлечен к ответственности по обвинению его в преступных деяниях». Впрочем, «дело о нем за его смертью прекращено»[683].

Что тут скажешь? Возможно, «домик для проезжающих чиновников», который показывал Дорошевичу Бестужев в 1897 году, просуществовал недолго, будучи чем-то эфемерным, чисто «потемкинским» сооружением, развалившимся вскоре, как и многие другие бестужевские «предприятия». А вот что касается мер, предпринятых в конце концов начальством по отношению к буйному смотрителю, то тут Дорошевич ничего не утаил и еще в очерке «Свободные люди острова Сахалина» поведал, что «Бестужев был смещен и отдан под суд»[684].

Вероятно, публикация остро-обличительного очерка «Крепостное право в XX столетии» и «опровержение» военного губернатора Сахалина Ляпунова стали причиной возникшего в марте 1901 года в верхах вопроса: а кто пустил на остров этого журналиста? В Главном тюремном ведомстве была подготовлена излагающая историю вопроса «справка», суть которой сводится к изложению уже известных нам документов, начиная с «упреждающего» письма одесского градоначальника Зеленого и просьбы самого Дорошевича разрешить осмотр каторги. Готовивший документ чиновник сделал упор на то, что бывший начальник управления «А. П. Саломон сообщал, что им подтверждается военному губернатору о. Сахалина о безусловном запрещении допускать в места заключения посторонних лиц и в частности г. Дорошевича». Но здесь же, несомненно из желания обезопасить себя, дано и примечание: «Было ли об этом сообщено губернатору о. Сахалина — из дел Главного тюремного управления не видно»[685]. О том, что разрешение Дорошевичу дал приамурский генерал-губернатор Духовской, к тому времени член Государственного Совета, в «справке» даже не упоминается.

Главное тюремное управление не осталось равнодушным и к выходу книги Дорошевича «Сахалин». В его недрах был подготовлен проект специальной рецензии для журнала «Тюремный вестник». По сути это вполне оптимистический отчет о состоянии дел на Сахалине, призванный дать отпор изображению «главным образом мрачных и отрицательных сторон сахалинской каторги и ссылки» в книге Дорошевича. Любопытно, что, перечисляя в самом начале посвященные Сахалину работы юрисконсульта министерства юстиции Д. А. Дриля, А. П. Чехова, народовольца И. П. Миролюбова, французского автора Поля Лаббе, автор «проекта» подчеркивает, что «все перечисленные сочинения <…> по фактическому содержанию своему более или менее сходны, различаясь лишь по тону, направлению и форме». Совершенно очевидно, что, несмотря на «различия», книга Дорошевича выбивается из этого ряда и потому, по мнению того же автора «проекта», требует определенной реакции. Надо сказать, что анонимный автор избрал характерный бюрократический метод полемики: нигде не опровергая конкретные критические утверждения и примеры из книги «Сахалин», он главным образом занят оправданием Сахалина как «места отбывания высшего уголовного наказания» при всей неудовлетворительности «во многих отношениях» его «современного состояния». Естественно, приводятся многочисленные примеры заботы высшей власти и в частности особой комиссии под председательством сенатора Шмемана, поставившей «целый ряд вопросов», связанных с улучшением быта каторги. Соглашаясь с тем, что «наиболее тяжелое впечатление на читателя производят, без сомнения, те места книги г. Дорошевича, в которых он описывает наказания, коим подвергаются на острове преступники, и положение женщин и детей», ведомственный рецензент утверждает, что эти наблюдения «не соответствуют действительности». И тут же говорит о приостановке приговоров о телесных наказаниях ссыльных, а также о том, что в Государственный Совет должен быть представлен разработанный в Министерстве юстиции «законопроект об отмене тяжких телесных наказаний (плети и лозы), прикования к тележке и бритья половины головы».