Гроза над Миром - Венедикт Ли

Небо осветилось и поднялось в недосягаемую высь. Несколько секунд спустя над их с Яном головами пронеслась ударная волна, и темный силуэт моста наверху исчез. Урсула погрузилась в странное, похожее на транс состояние — прежняя жизнь навсегда окончилась. Битва наверху постепенно сходила на нет и над Урсулой и Яном сомкнулась ночь. Предстояло решать, что делать дальше.

Урсула давно привыкла к тому, что сложные рассуждения ей не удаются, и сейчас лишь бездумно вглядывалась в темноту. По щиколотке пополз муравей, щекоча кожу, пока Урсула не смахнула эдакого докуку прочь. Повернулась удобнее, подобрала под себя ноги. Игломет за спиной мешал прислониться к теплой, нагретой за день стене оврага и она осторожно сняла его, положив на колени.

Мешало что-то еще, и Урсула вдруг сообразила, что это прицепленная к поясу пустая фляга. Тю! Как не заметила сразу? И, разве взяла-таки ее с собой? Тоже непонятное, но давно привычное свойство памяти: некоторые дела вершились, как бы сами собой.

В ушах уже давно ощущалось свербение и нарастающий звон, завершившийся вдруг резким щелчком, и Урсула услышала шорох ночного ветра в темном русле ручья. Ян потянул ее за подол платья.

— Мама, пить!

Урсула наполнила флягу, напилась сама и напоила сына. Вскоре оба уснули чутким, тревожным сном.

Утро занялось над Миром ласковое, нежное. Урсуле не хотелось лезть наверх, чтобы увидеть еще дымящиеся развалины Тира. И она не отдавала себе отчета, почему решила бежать с сыном на север от города. «Я — пустоголовая», — привычно подумалось ей.

Напились вволю, разделили лепешку на завтрак. Урсула подбирала последние крошки, когда услышала, похоже, сдавленный стон. Насторожилась, показала Яну:

— «Сиди тихо!»

А сама, держа игломет наготове, двинулась вниз по течению, откуда донесся странный звук. Стены оврага становились все выше, русло слегка изгибалось влево и, через полторы сотни шагов, за некрутым поворотом Урсула увидела раненого стикса.

Осторожно подошла ближе. Зверь печально поднял голову, кисточки на ушах безвольно обвисли. Переднюю правую лапу он держал вытянутой. Беглого взгляда Урсуле оказалось достаточно, чтобы понять, в чем дело. Острый осколок снаряда, невеликий по размеру, взрезал кожу и глубоко засел в мышечной ткани, причиняя при каждом движении нестерпимую боль. Стикс не мог нормально ходить, и был обречен на скорую гибель.

Урсула ласково потрепала его по большой голове.

— Будет еще больней, терпи…

Ее длинные, сильные пальцы проникли в горячую рану, крепко сжали иззубренный, весь перекрученный кусочек металла и выдернули его наружу быстрым движением. Шерсть на стиксе встала дыбом, он издал громкий, мучительный вой.

— Все… уже все! — Урсула показала ему причину его страданий, и выбросила стальной огрызочек в воду. Благодарность, что увидела она в глазах зверя, наполнила ее надеждой. Стикс принялся осторожно вылизывать рану.

Четыре дня провели они втроем в глубоком русле Вайпи. Запас лепешек Урсула скормила Доброму, такое имя дала она спасенному стиксу. Для двухсоткилограммового тела порция была символической, но дорого внимание, и, кроме того, стиксы могут подолгу обходиться без еды, не теряя при этом сил. На пятый день вконец ослабевшие Урсула и Ян оседлали упругое, сильное тело и Добрый, неспешно потянувшись, легко поднялся по крутому склону на свет Божий. Теперь и у Яна с Урсулой появился шанс на спасение.

Упало солнце за селом,Навстречу Минна восходила,А ночевать в любой я дом,Куда хотела, заходила.Там песнями своими яКрупицы радости дарила.А поутру, мои друзья,Я вслед за солнцем уходила.За чем иду и что ищу,Не ждите от меня ответа…То радуюсь, а то грущуСудьба такая у поэта.Но мой любимый певчий дроздС годами петь мне стал потише,Так повелось — идя вперед,Домой назад ты возвратишься.

Невесть откуда слышанная песенка крутилась в голове. Второй месяц Добрый нес их с Яном от селения к селению. Настороженно встречали люди странную женщину в выцветшем платье из грубой ткани, в стоптанных вконец мокасинах. В постромках за спиной она несла маленького мальчика, опираясь при ходьбе на длинную металлическую трость, в которой угадывался устаревшей конструкции игломет.

Прямая, худая, до черноты загорелая… Уложенные короной грязно-белые волосы на первый взгляд казались седыми. Тонкая сеточка морщин под глазами, печально-угрюмые складки губ.

— Мы с сыном бедствуем, — она протягивала смуглую костлявую руку, — Помогите, Бог вам воздаст.

Ей давали еду, очень редко деньги, лишь бы скорее избавиться от упорного взгляда ее бледно-голубых, водянистых глаз.

Сорок второй день пути подходил к концу. До Сайсы оставалась еще неделя. Снова степь, покрытая побуревшей жесткой травой, сменилась рощами и возделанными полями. Урсула не бывала в этих местах, но их географию приблизительно знала по рассказам Тойво. Странно, она никогда не слушала внимательно его болтовню — дома он становился разговорчив, но, гляди ж ты, запало в голову.

Погода стояла сухая и теплая, хотя ночи уже были прохладнее, чем Урсула привыкла. Этот четырехлетний сезон в Мире был астрономическим летом и слегка выделялся среди остальных совсем уж приятным климатом. Хотя и на остальные времена Года грех было жаловаться. Благословенное поле, куда Сеятель бросил свои зерна! Лучшего он выбрать не мог. Но, во всем хорошем случаются перерывы, и Урсула обратила, наконец, внимание, что собирается дождь.

Ветер взвихрил дорожную пыль, согнул кроны растущих по краям дороги молодых мелколистов. Добрый недовольно заурчал. Была уже вторая половина дня — точное время Урсулу никогда не интересовало, но часов через шесть стемнеет. Где укрыться, чтобы не коротать ночь продрогшими и грязными в открытом поле? Вдали справа Урсула высмотрела небольшой лесок, может, туда?

Первые косо летящие капли ударили в лицо. Добрый, можно сказать, отчаянно ругался на своем кошачьем языке — ему было неприятно идти по свежей стерне. Лесок оказался рукотворной, но уже давно посаженой рощей, за которой в неглубокой долине открылся хутор на пять домов. Когда-то их было больше, Урсула разглядела останки еще трех-четырех фундаментов.

Урсула спешилась, ноги ушли в пружинистый слой прелой листвы. Взяла на руки сомлевшего Яна, он слабо пробормотал что-то во сне. Долгие дни пути сильно ослабили его, и Урсула подумала, что сейчас им обоим необходим хороший отдых. Она-то выдержит и еще, но сын… Не хочется остаться совсем одинокой. Что-то смутно коснулось ее сознания, но попытка сосредоточиться привела лишь к одному: не родившаяся еще мысль растаяла.