Оникромос - Павел Матушек

это не помогло ему избавиться от парализующего страха, пробудившегося в нем, едва он добрался до Локудона. Баркельби убеждает себя, что дрожит из-за сырости и холода, и так на короткое время ему удается забыть, что это за место и почему он здесь оказался. Воспользовавшись этим самообманом, он медленно движется по тропинке, петляющей между деревьями, будто на обычной ночной прогулке. Пока хорошо. Время от времени у него возникает соблазн развернуться на пятке и убежать с криком, но он этого не делает. Он вновь отвлекает свое внимание от страха и идет. Шаг за шагом. Шаг за шагом. Дорожка, выложенная белыми камнями неправильной формы, фосфоресцирует во мраке. В обозримом пространстве только деревья, туман и луна. Никакого городского шума. Трудно поверить, что это центр Локудона, и еще шесть лет назад здесь теснились доходные дома-клоповники, копошились люди, а по сточным канавам текли зловонные потоки нечистот. Но это правда. Так и было. До того самого дня, пока единственная истинная Мать не вспомнила о своих детях и не начала менять этот город, его жителей и всю Бритинею. И она продолжает это делать. Из этого места. Из Черного Дворца.

Агент Молака – тучный блондин по фамилии Энкро, который подвез Баркельби на машине к краю широкого пояса зелени, окружающей Дворец, – даже не пытался развеять сомнения и питавшие его страхи. Наоборот.

– Как ты сам видишь, здесь нет ни охраны, ни стен с бойницами, – заявил он с лукавой улыбкой. – А знаешь, почему? Потому что это лишнее. Войти в Черный Дворец без приглашения – верная смерть. Если бы я пошел вместе с тобой, то быстро заблудился бы среди деревьев, а потом бесследно исчез. Поэтому, во-первых, у тебя должно быть приглашение. Покажи мне еще раз тот нарост, что вырос у тебя на плече.

Баркельби снял куртку, расстегнул рубашку и обнажил левое плечо, на которой менее месяца назад появился ромбовидный бугорок, похожий на маленький кусочек бурого халцедона, отшлифованный до гладкого блеска. Энкро внимательно осмотрел его в свете потолочной лампы автомобиля, хотя и он, и другие агенты делали это уже много раз. Так продолжалось довольно долго. Наконец он сказал:

– Ну, хорошо, одевайся. Просто проверяю. Осторожность никогда не бывает лишней. В конце концов, речь идет о твоей жизни. Но, похоже, приглашение в порядке, и ты отвечаешь основному условию.

– Мне не с чем сравнить, я никогда не видел ничего подобного.

– А я, наоборот, видел немало и в принципе уверен.

– В принципе?

– Знаешь, никогда нельзя быть абсолютно уверенным. Такие с наростами тоже иногда не возвращаются. Но, возможно, там повлияли дополнительные факторы. Возможно, Мать именно для того и призывает их, чтобы пожрать. Или они настолько идиоты, что сбиваются с пути. Нельзя исключать и эту возможность, хотя всех, кто приходит сюда, мы предупреждаем, что этого ни при каких обстоятельствах нельзя делать. Это очень, очень важно, и поэтому мы долго и упорно повторяем: что бы ни случилось, что бы ты ни увидел, не сходи с дорожки из белых камней. Ни среди деревьев, ни тем более в самом Дворце. Ты понял?!

– Да, – ответил Баркельби, злясь на себя за то, что не в силах сдержать дрожь в голосе.

– Не волнуйся, все боятся, – сказал Энкро, дружески похлопывая его по спине. – Я не скажу тебе, что тебя там ждет, потому что каждый, кого я допрашивал после аудиенции, рассказывал мне что-то другое. Ты, наверное, тоже вернешься со своим впечатлением от встречи. Если ты вообще вернешься. Ну, иди уже. Чем дольше ты будешь медлить, тем труднее будет двинуться в путь. Иди. Встреться с ней и возвращайся, и если тебе придется умереть, сделай это быстро и безболезненно.

Энкро истерически рассмеялся и вытолкнул Баркельби из машины.

– Все время прямо! – крикнул он в открытое окно. – Ты не заблудишься. Если только не сойдешь с дорожки. Я буду ждать тебя здесь.

Баркельби повернулся к нему спиной и нетвердым шагом направился к деревьям. Он без труда нашел начало дороги. Тропинка привлекла его бледным светом, слабо мерцающим в тумане. Он следует за этим светом. Колеблется. Замедляет шаг. Останавливается. Снова движется вперед. Он задается вопросом, смог ли бы жить с этой халцедоновой стигмой приглашения и никогда не воспользоваться ею. В данный момент это очень заманчивая вероятность, хотя в действительности лишь кажущаяся, теоретическая, явно порожденная страхом, потому что, несмотря ни на что, он жаждет этой аудиенции. Он просил ее. Он молился ей. Он приносил щедрые жертвы и требовал внимания Матери Императрицы, поскольку был уверен, что только она может ему помочь. Он понял это в тот день, когда на Боззокан напали формики Килиманаруса, и ему оставалось только беспомощно наблюдать, как колючие ползуны разрывают в клочья его брата и друзей. Именно из-за них он обманывает страх и идет по дорожке из белых камней на встречу с самым могущественным Беленусом на Земле. Затем деревья становятся выше, и луна исчезает. Хотя ее сияние все еще заметно в виде нисходящих бледных серебристых потоков, подобных наклонным столбам призрачного света. Баркельби начинает понимать. Похоже, он незаметно проник под обсидиановый перфорированный купол, установленный на бесчисленных черных колоннах, а значит, уже находится в Черном Дворце. Свод исчезает в темноте, где-то высоко. А колонны, хотя серебристое сияние лишь частично выхватывает их из темноты, давят своей массивностью. Между ними, в самой глубине тьмы, мрак морщится и шепчет. Баркельби старается не обращать на это внимания. Он сосредотачивается на дорожке из белых камней, которая плавно сворачивает влево. Он не прислушивается к невнятному шепоту, хотя создается впечатление, будто этот звук его преследует, заполняя пространство непонятными и не повторяющимися словами. Внезапно среди них появляется одно, которое звучит знакомо – Тракорне. Баркельби абсолютно уверен, что никогда не слышал его раньше, и понятия не имеет, что оно может означать. Тем не менее, он не может выкинуть его из головы. «Тракорне, Тракорне», – повторяет он в мыслях, словно рефрен почти совсем забытой песни, которую напевал давно, в другой жизни, когда на спине шестиногого уберуса искал в пустыне крепость Акката, скрытую в лабиринте живого песка. Баркельби движется вперед и все сильнее наклоняет голову, чтобы не замечать угловатых движений мрака, который ломается и металлически блестит на границах видимости. Он смотрит себе под ноги, боясь, что потеряет дорогу, петляющую между колоннами. Огибает одну и вдруг вступает в область холодного серебристо-белого сияния. Баркельби поднимает глаза. В нескольких десятках ярдов перед ним появляется нечто непостижимое. Огромная, сегментарная, медузообразная форма, воздушная и