Оникромос - Павел Матушек

и пенящуюся воду посреди бесконечной тьмы. Из последних сил стараясь сохранить равновесие, он двинулся дальше, вглубь корабля. Через десяток шагов услышал голоса – слишком тихие, чтобы можно было разобрать отдельные слова, но определенно принадлежащие двум людям. Далее коридор сворачивал влево под углом в девяносто градусов. Баркельби миновал поворот и заметил приоткрытую дверь, из-за которой лился яркий свет, перекрывавший грязно-желтое освещение коридоров. Звуки тихого разговора стали чуть громче. Баркельби на миг остановился в нерешительности, но тут же подумал, что с Зерготтом ему нечего бояться, и потому осторожно заглянул внутрь и, щурясь от света, остановился в дверях. Это был вход в небольшой трюм. На это указывали штабеля ящиков, закрепленные толстыми веревками. Но помещение также служило и каютой, потому что в самом центре, под мощными электрическими лампами, были установлены четырехъярусные нары, большой стол и массивные скамьи. Их занимали двое могучих амфибийцев, которых также называли водными людьми, хотя на самом деле они мало походили на людей. До сих пор Баркельби видел их только на фотографиях. Да, они были гуманоидами, ростом около трех ярдов, имели непропорционально длинные конечности и безволосую кожу, покрытую гладкими чешуйками, зеленовато блестевшими в свете ламп. Однако самыми странными и наименее человеческими были их головы, лишенные носа и ушей, узкие, продолговатые, сужающиеся кверху и искривленные назад. В половине высоты того, что за неимением других слов можно именовать лицом, темнела длинная горизонтальная щель, то есть широкий и безгубый рот, а чуть выше на коротких стебельках торчали большие выпученные глаза, заслоненные часто моргающими полупрозрачными веками. Амфибийцы сидели друг напротив друга и играли в кости. Они так походили друг на друга, что казалось, будто это один водный человек, отраженный в зеркале. Амфибийцы вздрогнули при виде Баркельби, и тот почувствовал в воздухе легкий, но отчетливый запах рыбы, с ужасом понимая, что исходит он именно от этих существ.

«Что уставились, вонючки?!»

– Простите, что прерываю… – начал было Баркельби, но амфибиец, стоявший слева от него, тут же сорвался с места и, оскалив в улыбке жуткую пасть, полную треугольных зубов, произнес:

– Поверить не могу, что вы так быстро оправились! Полагаю, вас, вероятно, хранит благословение Матери Императрицы. Я очень рад. Я боялся, что вы сдохнете в моей каюте, и тогда все, конечно, сочтут, будто это моя вина, и мне придется до конца жизни прозябать в ссылке в трудовом лагере на дне Инедийского океана. Я заботился о вас, уложил ваше тело таким образом, чтобы у вас был шанс пережить эту судорожную рвоту. Я совсем недавно, когда вы наконец погрузились в глубокий сон, оставил вас одного. Простите, я не думал, что вы так скоро очнетесь.

«Этот рыбный мерзавец лжет и не краснеет. Даже если он и уложил тебя так, как надо, я уверен, что больше он ничего не сделал. Он почти всё время провел здесь, за игрой в кости, а теперь подлизывается, сволочь. Если он не остановится, я вышибу ему кривую башку!»

– Я жив, так что вряд ли мне стоит обижаться. Спасибо за помощь. Могу я где-нибудь помыться?

– Конечно.

Амфибиец оставил молчаливого товарища и подошел к двери. Он был значительно выше Баркельби, пялился сверху выпученными глазами и постоянно улыбался. Свою почтительность он проявлял специфическим образом – будто хотел, но не обязан было этого делать. Он протянул широкую ладонь и сказал:

– Меня зовут Сэд. Я действительно рад.

«Позволь, я из милосердия прерву его мучения…»

Баркельби крепко сжал длинные пальцы амфибийца, соединенные серебристой перепонкой и оканчивающиеся черными когтями. На ощупь они были жесткими и теплыми.

– И я…

– Баркельби. Во всяком случае, так мне сказали.

«Ладно, ладно, пусть говорит. Посмотрим, что ему известно. Только не торопи его».

– Те, кто привел меня на корабль?

– Скорее, принесли. Вы были без сознания. Извините.

Баркельби отступил назад, чтобы пропустить амфибийца, а потом двинулся за этим нагим, сгорбленным гигантом, который забавно шлепал широкими ступнями, покачивался на полусогнутых ногах и, словно горилла, подпирал свое тело длинными, доходившими до пола руками. Только двигаясь позади водного человека, Баркельби заметил, что его висящий между ног пенис, похожий на толстое щупальце и покрытый маленькими присосками, прилип к внутренней стороне бедра. Можно было также различить остатки мошонки, втянутой вглубь тела и сократившейся до двух небольших шаровидных выпуклостей, защищенных толстыми чешуйками. Это выглядело так необычно. Насколько знал Балкельби, формики были бесполыми и не могли размножаться. Он почувствовал отвращение, смешанное с восхищением, и жар стыда за ушами. С трудом оторвав взгляд от щупальца-пениса, он спросил:

– Как давно это случилось?

– Девять часов назад.

– Они что-нибудь сказали?

– Меня попросили позаботиться о вас.

«Осторожнее подбирай слова. Пусть он не догадывается, что нам ничего не известно».

Это было не совсем так, потому что несколько очевидных выводов напрашивались сами собой. Амфибийцы служили исключительно на военных кораблях, поэтому Баркельби был уверен, что участвует отнюдь не в гражданской операции. Его втянули во что-то более серьезное, и скорее всего, это было связано с тем опытом, что он получил на анафериканском фронте, а также за годы работы в охране Альпанейской Лебедки. Когда его вербовали, они, конечно, объяснили ему, в чем дело, но он ничего не помнил. Оставалось только догадываться. К счастью, вариантов было не так много, сводились они к нескольким задачам, и наверняка одна из них и была поставлена, потому что действия Молака всегда согласуются с волей Матери Императрицы, которая, как известно, не любит растрачивать человеческие ресурсы впустую. Впрочем, Баркельби старался не забывать и о том, что, несмотря на все знания, которыми он обладал, решения и действия бритинейского Беленуса зачастую не поддаются рациональному объяснению, потому любые предположения относительно этого существа и его планов в принципе могут быть ошибочными и далекими от истины, какой бы она ни была.

Сэд открыл дверь у основания крутой лестницы, зашел в темное помещение и зажег свет. Затем удобно уселся на полу, прислонившись к противоположной стене коридора.

– Я подожду вас здесь, – сказал он.

Баркельби вошел в удивительно просторную ванную комнату. Ему не хотелось выпускать амфибийца из поля зрения и слуха, поэтому он оставил дверь открытой. Баркельби склонился над стальной раковиной. В темном зеркале появилось его размытое отражение – худое, измученное лицо с кругами под глазами, рыжей бородой и ржавыми, коротко обстриженными волосами, – на это не хотелось смотреть, поэтому он опустил глаза и занялся тем, зачем пришел. Теплой водой ополоснул рот, избавившись от отвратительного кисловатого привкуса, умыл лицо и принялся счищать рвоту с черной кожаной