DARKER: Бесы и черти - Екатерина Белугина

– Папа, меня надо на ночь перевязать простыней крест-накрест, вот тут и вот тут. – Она поводила пальцем по груди и животу.

– Ч-чего?.. – Железняк отодвинул бумагу. – Куда перевязать-то? Зачем?

– Надо! – горячечно заговорила дочь. – Иначе соседи спустятся ночью через балкон и оплодотворят меня. Они все очень рыжие люди, хотят, чтобы я им носила младенца, а я не хочу, я в институт хочу. Я хочу льды изучать. Надо меня перемотать.

– Какого младенца, Диана? Ты выпившая, что ли?! – Железняк поднял голос, но тут же успокоился. – Розыгрыш какой-то? Это молодежное что-то? Диана, ты же знаешь, я не…

– Папочка, я клянусь. Высоко над землей сидит вождь и хочет рыжего младенчика. Из-за рыжего младенчика потом получится миллион новых железных людей. Вот соседи рыжие хотят через меня сделать ему детку. И надо всюду перемотать, чтобы в меня оплодотворение не затекло и изнутри ребеночка рыжего не вышло.

Сказав это, дочь вдруг затряслась крупной дрожью, стала изгибать шею и отрыгивать воздух, будто силясь что-то из себя вытошнить.

– Папа, – неразборчиво каркала она. – Надо скорее перевязать, оттуда ребеночек свеженький полезет.

Железняк грузно вскочил и случайно задел стол. С тарелки на пол свалилась надкушенная котлета. Дочь прыгнула на нее и, продолжая трястись, попыталась затолкать в рот.

– Убегает! – закричала она надтреснутым тонким голосом. – Свинья какая, убегает же.

– Диана, – тихо проговорил Железняк, – ты как? Плохо тебе, да? Врача, что ли, надо?

Дочь в этом году закончила десятый класс и готовилась поступать в Москву на геологию. Железняк рано овдовел и, потеряв во второй раз семью, снова с головой ушел в работу. У дочери было все – и одежда, и лучшие игрушки, и «Орленок», и патент на любые шалости, но отец от нее отстранился, хотя и сам не понимал почему. Она несколько лет называла его на «вы», не смотрела в глаза, никогда не обнимала и в их большой квартире старалась не попадаться лишний раз на пути.

Только сейчас, в последний школьный год, они вдруг опять подружились – теперь уже как взрослые люди. Железняк мог рассказать ей про ситуацию на заводе, конфликт с председателем ЗКС и срыв плана котельно-механосборочным цехом, а Диана в ответ – про льды, про успехи в «красных следопытах», про переписку клуба дружбы с Чехословакией и о том, что она – самый молодой комсомолец в местном уличкоме. Говорили не часто, но хорошо, по-настоящему. Железняк не мог на дочь нарадоваться – знал не понаслышке, как портят детей высокие родительские посты в заводском правлении…

Диана поелозила на животе, выплюнула котлету, неуклюже перевернулась, оперлась спиной о ножку стола и посмотрела Железняку прямо в глаза.

– Нельзя врача, – сказала она рассудительным тоном.

– Почему?

– Пап, пока тебя не было дома, приходил заботливый человек. Он меня научил.

– Чему научил? Куда приходил? Ты почему вообще дома была, а не в школе?

Железняк почувствовал, как у него похолодела спина и заныло в животе.

– Потому что лето, пап. – Диана теперь говорила так спокойно и нормально, будто не было только что прыжка за котлетой и страшного разговора о рыжем младенце. – Закончилась школа, у меня аттестат без единой четверки, я готовлюсь ко вступительным. Пришел человек и все объяснил.

– К нам, сюда? В квартиру?

– Да, сюда. И еще вот сюда. – Диана потрогала указательным пальцем лоб и поправила сбившиеся волосы.

– Послушай, – Железняк устало потер ладонями глаза, – объясни мне, это игра какая-то? Или тебе правда худо? Давай позвоню доктору Мышину, помнишь, такой, с бакенбардами, приезжал недавно, когда у тебя ангина была, таблетки привозил.

– Нет, пап, мне не надо доктора. Просто перемотаем. Уши, глаза, рот, пупок, чтобы рыжего ребенка в меня не засунули. Пизду тоже хорошенько бы замотать.

Железняка словно макнули в кипяток. Он болезненно – будто легкие чем-то пробило насквозь – вздохнул, сделал два шага назад и едва не ударился головой о книжную полку, но этого даже не заметил. Зато почувствовал, как нехорошо, перебойно и быстро заколотилось сердце. На заводе он слышал выражения и покрепче, сам в тяжелых разговорах с мастерами мог завернуть трехэтажного, но чтобы так, запросто, изо рта дочери, вровень с тем, что в аттестате нет четверок…

«Довольно! – мысленно приказал себе Железняк, опомнившись. – Да, я не умею обращаться с ребенком, но я могучий завод на вытянутых руках держу. У нас корпуса на десятки гектаров, треть промышленности страны котлами снабжаем. Я все порешаю!»

– Значит так, Диана, я звоню Мышину. Он приедет, посмотрит, может, пилюли какие-то пропишет от переутомления и… не знаю… стресса после экзаменов.

Железняк решительно пошел к телефону.

– Па-поч-ка! Пойми, нельзя нам врача. Вдруг он услышит, как я говорю, что Брежнев – грязный человек, вонючий землемер, не понимает ничего в железе и котлах, а только говно на квадратные метры умеет нарезать. Кто там еще? Подгорный? Косыгин?

Железняк медленно положил поднятую трубку. По горлу изнутри катилось что-то твердое и остроугольное.

– Ты зачем такое? Ты чего это?.. – забормотал он, а в голове зароились, закручиваясь друг в дружку, колючие стружки испуганных мыслей.

– То-то и оно, пап. А надо только-то положить меня на кровать и перевязать.

– И ты… Ну… Успокоишься?

– Посмотрим.

Кровать из венгерского набора «Будапешт» была удобной, мягкой и очень большой. Жена Железняка подбирала ее вместе с остальной мебелью по каталогу Внешпосылторга. Диана легла, вытянув ноги и сложив руки на груди крестом.

– Заматывай, говорю. Чтобы каждое отверстие скрыть от оплодотворения рыжих.

Обескураженный и потерявшийся Железняк, опять забывший, что он директор завода с корпусами на десятки гектаров, предпринял еще одну попытку:

– Диана, ну что за рыжие, слушай?.. У нас в доме из рыжих только Анатолий Павлович. А он директор магазина фототоваров и после двух инфарктов. Куда ему в окно оплодотворять, он с палочкой еле-еле ходит.

– Пап, в селе ведь тоже рыжих не было. А один откуда-то вот выбрался и твою мамочку оплодотворил, – чуть наморщив лобик, сказала Диана.

У Железняка задрожали ладони, он выронил конец свернутой простыни, которой приматывал Дианины руки к груди и прохрипел:

– Да откуда же ты…

– Ты заматывай, пап, ладно? Только вот рот пока не надо.

Железняк растерянно кивнул, отер ладонью выступивший на лбу пот и продолжил связывать, теперь уже молча.

После, закончив, он закрыл дверь в комнату и ушел обратно к бумагам. Сосредоточиться не получалось, хотя Железняк и пытался всеми силами убедить себя, что Диана просто затеяла нелепую игру и что наутро они посмеются над этим розыгрышем. Железняк лгал себе и сам же понимал,