Заветные поляны - Михаил Фёдорович Базанков

чувствовалось по запаху — перестоялое ржаное поле. Оттуда полз, нарастал гул. Приближались фашистские танки… Солдаты пробивались из окружения и выносили раненых. Из пекла неравного боя вынесли всех. Когда Терентий очнулся, понял, что автомашина, взвизгивая и надрываясь, ползет по изрытому, опаленному полю…

Воспоминание деда изменило Васино настроение, он первым поднялся, взял чемодан. Теперь они шагали молча. Не стали отдыхать и на последнем перед Костромихой увале, хотя чистый и стройный сосняк на месте бывшей усадьбы заманивал прохладой, тишиной и запахом смолы. Терентий уже под горой окликнул внука, уверенно шагающего впереди, велел оглянуться на кедровник. Вася поставил чемодан, из-под руки смотрел на высоченные деревья.

— Усадьбу спалили мужики, а кедровая роща осталась… Кедр — особое дерево, такой породы в наших местах мало произрастает, — пояснял Терентий. — Лесники, правда, завели питомник. Клещ и комар боятся кедрового запаха. Моль в шкафу из кедровой древесины никогда не заведется. Пчелы хорошо себя чувствуют в кедровом улье. У меня только один такой улей — самая сильная семья в нем. Еще плошка имеется, в той молоко долго не скисает. Кедровая кадушка для меда хороша, для масла. Вот какое дерево! В природе полезно и человеку надобно. С лесниками ходил саженцы тыкать, потом проверял: растут кедрачики. Это там, за вырубками, в десятом квартале. Штук по тысяче в день высаживал, целый месяц ходил. Вырастут. Такие же станут. Один возле моего дома — размужалый. В семнадцатом году отец вкопал, отсюда, из усадьбы, притащил. Могутный теперь кедруха, крона тучей, ствол что из чугуна литой. Молодая жена засерчала, мол, грядки затеняет, спилить приказывала. Ишь, какая. Как бы не так.

Они смотрели на Костромиху. Деревня расположилась красиво, небольшая, в одну улочку, протянутую по склону взгорья к реке, она была как на ладони, потому что дома четко «прописаны» на фоне желтовато-зеленых полей. Словно на лаковой миниатюре можно было разглядеть гуляющих возле домов кур, отдыхающих в тенечках возле сараев телят и даже качающихся на проводах ласточек. От крайнего дома бежала к реке девушка в коротеньком сиреневом платье…

В избе у дедушки дышалось легко, голос звучал чище, а движения были сдержанны, неторопливы. Все казалось одушевленным, спокойным и мудрым, знающим себе цену: большой непокрытый стол, на котором посередине тикает будильник; четыре стула с фанерными спинками, украшенными множеством прожженных отверстий; пышная кровать с двумя горками подушек; посудный шкаф с цветными стеклами; крашенные бронзой рамки с фотографиями; настенное зеркало в резной обкладке; высокий косник с иконой божьей матери и двумя подсвечниками возле нее. Здесь у каждой вещи определено постоянное место и никто не имеет права нарушить порядок — об этом Вася знает давно. В доме нет ничего лишнего, небрежно положенного, поставленного. Все тут прибрано и обихожено в определенный срок. Стены и потолок промыты с дресвой и будто бы изнутри светятся медовым отливом; в стенах канатиками белеют хорошо проконопаченные пазы. Некрашеный пол бархатисто ласкает босые ноги, по нему, не как по паркету, можно ходить бесшумно. Все здесь Васе понравилось. А вот уснуть в звенящей тишине он долго не мог…

Утром Вася спросил у бабки Анны, почему они не покупают телевизор.

— А ты что, телезизера не видал? — удивилась бабка Анна. — Тебе глаза свои не жаль? Я вот жалею. И голову берегу — от телевизера шибко болит. Хороводы ли, песни ли маленько погляжу коли у соседей — так и закружит. С этой штукой только время терять да на свет лишняя трата, и так по два рубля в месяц нагорает. То стиральную машину пустишь, то Терентий чайник воткнет, за день по пять раз включает…

— Анна, хошь секрет открою, — деду, видимо, необходимо было продолжить разговор. — Только не падай в обморок. Заказан уже телевизор, можно сказать, куплен, привезти осталось. Завмаг Валентина на складе для меня придержала. Шикарный! Цветной, экран как вот наши окна. Это вещь!

Жена сначала подумала, что Терентий, должно быть, шутит, и не придала значения сказанному, но через некоторое время брякнула чем-то на кухне и, растопырщенная, словно клуша, выбежала в переднюю:

— Правда, что ли? Али с ума, старый, спятил? Не пущу, с этаким испытанием в избу не пущу! Устанавливай где хошь, ежели денег не жаль.

— На веранде разместимся. Нам без этой вещи теперь никак нельзя. Парню с миром связь нужна. Или отставать от жизни? Вернется, дружки определят: потускнел Вася в гостях-то. Мать ему и так запрет ставила: не езди — одичаешь, скука там, как в берлоге, живут посреди леса, грязь месят да комаров кормят. Она и сама будто бы из-за этого не ездит. Так что не бушуй, Аннушка. Все решено, дело сделано. Зимой грызи меня за это сколь надо.

Терентий улыбнулся, округлил ладонью подбородок, словно бороду оправил, и пошел на крыльцо курить. А Вася взял ведра, чтобы не просто так выйти из избы, направился к колодцу. Неторопливо достал из глубины одну за другой три бадьи и, наполняя вровень с краями большие эмалированные ведра, поглядывал окрест, прислушивался к деревенским звукам и удивлялся, что слышны движения, разговоры в каждом из одиннадцати домов. В самом дальнем из них у распахнутого окна читала книгу девушка в сиреневом платье; она читала вслух — это Вася точно определил — какую-то сказку для братишек, с которыми ей поручено нянчиться. Мальчишки, наверно, сидели внизу на лужайке — от колодца их невозможно было увидеть.

Васе почему-то хотелось, чтобы девушка взглянула на него, и он медлил, неторопливо опускал бадью, долго ждал, когда наберется вода, а потом плавно, с наслаждением перебирал прохладный шест, поглядывая то на девушку, то вверх — на плавно идущий к земле «хвост» журавля.

Дед, видимо, понял медлительность внука, посоветовал:

— Ты, Вася, сначала на поливку бочонок наноси, пускай вода огревается, а я маленько навозцу туда подкину, навильничек надо — не больше. Вон еще бочка в палисаднике. Нравится — и в нее воду таскай.

— Ведра другие возьми тогда, — тут же вмешалась всевидящая Анна, из кухонного окна начала делать указания. — Дверку в палисадник распахни, лопатой припри, а крышку с бочки к парнику приставь.

— Ты, мать, не командуй. Гремишь ухватами — с тебя и хватит. Тут мы сами разберемся. Твое дело возле печи управляться, распоряжайся тама, на своем командном пункте. А возле дома мужики порядок наводят. — Терентий опять добродушно урезонивал жену и радовался, что появились у них новые хлопоты, другой смысл приобрели однообразные разговоры со старухой о домашних делах. И в душе он чувствовал особый трепет, будто бы молодела душа. Беспокоясь о том, чтобы внук правильно понимал разговоры, не казались они перебранкой, Терентий пояснил: