Заветные поляны - Михаил Фёдорович Базанков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все это она рассказывала откровенно, ничего не утаивая. И чувствовала, что у самой-то на душе легчает. Он же с грубоватой прямолинейностью сделал вывод: «Издеваешься ты надо мной, что ли… Сама себя разрисовываешь. Не прижимало по-хорошему, вот и блажишь, терзаешься. Заботу тебе надо настоящую, постоянную».
— Угадал. Ой, угадал, голубок-пташечка! — она заливисто захохотала. И была такая необыкновенная, радостная, лучистая даже… Волосы искристым водопадом играли у нее на румяных щеках, на плечах. И смех ее искрился, согревал и звал…
На следующий вечер он нацепил полосатый галстук и долго рассматривал себя перед зеркалом.
Они встретились на реке. Рассказывал о тишине в лесу, о весенних зорях и тетеревиных токах, о синичьем гомоне в березовой роще и соловьиной перекличке возле Черемухового озера. О том, как весной деревья нежно-зелеными вершинами разгоняют легкие облака и реактивники на свежей синеве чертят косые линейки, которые потом розовеют и расползаются. Открыл ей свою тайну: мечту о зеленом доме в центре поселка с окнами на все четыре стороны света, с березами да рябинами вокруг.
Ночью постучал к ней в окно. Сидели на крыльце, говорили обо всем. К нему пришла смелость, и он сделал предложение. Она округлила удивленно глаза, сказала:
— А ты догадливый. Я согласна, конечно. Может, и получится из нас романтическая парочка лесная. Попробуем, соловей.
Эти слова он воспринял как шутку, за которой она пыталась скрыть свое смущение…
3
Свадьба была веселая, богатая. Постарались ребята — товарищи по работе, по общежитию. И новый дом Лешка построил с помощью ребят: по воскресеньям заготавливали лес, рубили сруб. К осени дом был подведен под крышу, оставалось насадить берез и справить новоселье. Но Лида говорила, что новоселье справлять лучше в зимнее время — спокойнее и работы меньше. А Лешка чувствовал себя неудобно перед ребятами. Он настаивал и грозился в любой день привести ораву.
Она удивилась:
— Куда ты спешишь? И так потратились…
А дом-то стоит на виду у всех, высокий, ладный, светло-зеленый. Вот уже березы возле дома появились. Ради всего этого Лешка даже в отпуск отпросился раньше. Правда, была и другая причина: хотелось походить с Лидой по лесам, поводить ее по округе, познакомить молодую помощницу лесничего со своими владениями. Только она неохотно бродила. Отправлялся один, блуждал, любовался, а возвратясь, рассказывал, где что видел, какого зверя спугнул, какие елки, березки да лиственницы растут.
Он особенно остро чувствовал прохладную красоту осеннего леса. И в его рассказах осторожно перепархивали птицы, мелькнув, исчезали. Красными каплями искрилась брусника. Изредка попадались закоренелые холодные белые грибы, облепленные коричневой сосновой хвоей маслята. Рано отшумевшие осины сеяли листья тонко звенящей жести. Если бы на эту красоту смотреть вместе! Но Лида не могла зачарованно бродить по лесу, хотя ей по долгу службы положено было. Она больше отсиживалась в лесничестве или дома.
Как-то завела разговор:
— Давай уедем отсюда…
— Куда? Куда уезжать? У нас тут дом, любимая работа, друзья, родина.
— Вот, вот. Твоя родина, только не моя. Зеленое гнездышко состряпал, в лесу пропадаешь, не за свое дело берешься, тычешься туда-сюда, будто слепой котенок.
— Почему не за свое?! И вообще…
— Подумаешь. Ты, значит, страж лесной к тому же… — Она отошла к высокому резному шкафчику, что подарила ей Савельевна, кокетливо оперлась на него рукой. — Что в лесу толку? Не сад фруктовый.
— Так зачем же…
— Я сознательная! Раз училась — значит еду. Мне все равно, где два года отрабатывать.
— Сад и здесь можно развести.
— Кислятину? Кто покупать-то станет. Поседеешь, пока сад вырастет…
4
Однажды он ушел в лес очень рано. Ушел в плохом настроении. В тот день в лесу занялся пожар…
Лида выскочила на улицу, не успев накинуть платок.
Отовсюду бежали люди к лесничеству, отрывисто переговаривались:
— Где хоть началось-то? А горит где? Далеко ли?
— В двадцатом, кажется…
— Чудинский бор! Сухой мшаник…
«Он туда и хотел идти…» — подумала Лида.
Уже помчались по лежневке машины. В одной из них была Лида. Стояла во весь рост, придерживаясь за кабину. Лицо бледное, руки дрожат. Только шепчет: «Быстрее».
В лесу бежала по распаханной просеке и уже слышала запах гари, треск и гудение огня. Пламя полыхало широко, шипело, перелетало, подгоняемое ветром. Где-то там, за сплошной горячей стеной, тщетно пытаясь преградить дорогу разбушевавшемуся пламени, бился Лешка. А Лида искала его, звала: «Алеша, Алешенька!!»
Люди вели борьбу с огнем, а она искала, искала человека, который стал ей дороже всех на свете.
Пришли на помощь трелевочники, работники подсобного хозяйства примчались на лошадях. Разрыли, раскопали, перепахали землю, направили пламя в сторону речки и сдавили, заплескали его.
Алешу нашли в молодом сосняке. Верхняя одежда дымилась рядом — успел ее сбросить. Он лежал на земле, обессилевший, угоревший, но не потерявший сознания… Несколько раз повторил: «Ребятишки надумали маслят поджарить…» Лида смотрела на него застывшими глазами… В эти минуты все перевернулось в ее душе, и вся предыдущая жизнь показалась ей маленькой пошлой картинкой.
5
Осенний ливень стушевал пестроту листьев за окном.
— Лежи тут. Подумаешь, волосы обгорели. Новые вырастут, а не отрастут — буду ходить, как бритый наголо, не беда. — Он ворочается, сердито комкает подушку и разговаривает сам с собой.
Солнце выглянуло, а дождь все шумит. Вода переливается, блестит, словно Лидины волосы. Кровать качается, попадает в водоворот, кружит, кружит. А огонь мечется перед глазами. Пляшет, радуется, обволакивает едкий дым. «Лида… Лида… Лида!!» — зовет Лешка в бреду.
Лида стояла на коленях возле кровати и не скрывала слез. Она уже знала, что, как только полегчает ему, попросит прощения за все и пообещает жить совсем по-другому и непременно позовет каждого, кого он пожелает, на новоселье. А он, придя в себя, открыл глаза и с удивлением сказал: «Ты здесь…»
Было очень тихо, как в лесу, в том ночном лесу, в котором проложена машинами трудная дорога до станции…
Забава
В разгар лета под спелую малину и цветение липы самостоятельно поехал из города в деревеньку Костромиху к Терентию Лабазову пятнадцатилетний долговязый внук Вася. Никогда он не был так настойчив и, выдержав трехдневный бой с родителями, на свои сбережения нагрузил два чемодана гостинцев, переправил в камеру хранения и купил билет в предварительной кассе. Через день еще раз терпеливо выслушал все наставления и отправился, как сказали папа с мамой, позабавить скучающего старика, которого семь лет не навещали.
Вася почти сутки трясся в общем шестнадцатом вагоне,