Козёл Иуда (ЛП) - Гифьюн Грег

Большой человек вдруг начал плакать.

— Они убили её, они убили Шину!

— Кто это сделал? Кто убил её?

— Никто не такой, как выглядит! Она никому не причиняла вреда, а её убили!

Гас с трудом поднялся на четвереньки. Опустив голову, он продолжал рыдать и бессвязно бормотать.

Ленни никогда не слышал, чтобы взрослый мужчина так плакал, и не мог не пожалеть его.

— Смотри, всё хорошо. Успокойся. Ты в порядке?

Когда он потянулся к руке Гаса, здоровяк прокричал что-то неразборчивое и встал прямо на колени.

Последнее, что помнил Ленни, был огромный кулак, врезавшийся ему в подбородок, его голова откинулась назад, и небо над головой пронеслось, скользя мимо как раз перед тем, как он упал на землю, и всё почернело.

Тонкие шторы развеваются и колыхаются, когда летний ветерок дует в открытые окна. В комнате, освещённой лунным светом, длинные двигающиеся шторы напоминают призраков, летящих сквозь высокие окна, духов с тёмных городских улиц внизу, манящих взгляд своими чувственными, гипнотическими движениями. Словно живые, занавески кружатся и скользят по её обнажённой плоти, окутывая её тонким коконом, прежде чем развернуться и уплыть на свободу. Поднявшись выше в воздух только для того, чтобы вернуться через несколько секунд, они снова грациозно опускаются на неё и начинают процесс заново, слуги ночного ветра, замаскированные под эфирных товарищей по играм.

Даже тогда он помнит, как впервые увидел её сидящей на ступеньках в колледже с книгами на коленях, когда она смотрела в пространство. Он вспоминает её недорогую одежду, отсутствие даже самых элементарных украшений или макияжа и сильную ауру одиночества. Волосы у неё тёмно-рыжие, почти каштановые, довольно густые, но с короткой стрижкой, закрывающей только кончики ушей. Нарочито взлохмаченная сверху, но скрепленная большим количеством геля, салонная причёска — самая заметная вещь в ней, и она выглядит неуместно на такой непритязательной молодой женщине. Несмотря на её свободные джинсы и нелепую блузку, которую она носит, он может сказать, что она обладает средним телосложением — она не толстая и не худая — с довольно большой грудью для её телосложения, но не огромной. У неё мягкий взгляд, естественно женственный и наивно сексуальный. Но что в ней выделяется, вспоминает он, помимо её физических черт, так это вид не только уязвимости, но и слабости. В хищных глазах она — газель, отбившаяся от стада, более медленная и обращающая меньше внимания на своё окружение, чем другие, жертва, ожидающая своей участи. И всё же он нисколько не помнит себя хищником, а скорее молодым студентом колледжа, увлечённым грустной и одинокой девушкой, погруженной в беспокойные мысли, сидящей на лестнице. Он помнит ощущение сочувствия, поскольку его жизнь также была борьбой с одиночеством, но он также знает, что использует это как предлог для возведения стен и высокомерного образа, чтобы защитить себя от боли и сосредоточиться на своих планах на будущее. Он понимает, что даже тогда он не может позволить никому и ничему отвлечь его от его мечтаний. Но у Шины таких барьеров нет. Её боль мгновенная и острая, её горло полностью, покорно обнажено.

Он помнит, как подошёл ближе и привлёк её взгляд, когда другие студенты и преподаватели спешили мимо, не обращая даже поверхностного внимания. Он помнит, как она впервые посмотрела на него, как он подмигнул ей, и как она быстро подмигнула в ответ, без усилий следуя его примеру. Что-то глубоко внутри него шевельнулось, когда они смотрели друг на друга, ощущение, которого Ленни никогда раньше не испытывал, что-то органичное и волнующее, но низкое… первобытное.

— Мне нравятся твои волосы.

— Правда? — её голос мягкий и хриплый, что-то среднее между женщиной и маленькой девочкой. — Моя мама заплатила за новую причёску в подарок на мой день рождения.

— Круто, с днём ​​рождения.

— Это было пару дней назад, но спасибо.

— Всё ещё выглядит очень красиво.

Её светлая кожа краснеет.

— Я боялась, что это выглядит глупо.

— Ни за что, это круто!

Она отворачивается и краснеет ещё сильнее, её тонкие губы изгибаются в улыбке.

— Спасибо.

— Меня зовут Ленни, я специализируюсь на театральном искусстве, а ты?

— Шина, — говорит она, — журналистика.

Трепещущие шторы возвращают его в квартиру в Бостоне, которую она делит с четырьмя другими студентками. В отличие от большинства, Ленни каждый вечер уезжает домой, а не живёт в квартире или общежитии, хотя иногда он остаётся здесь с ней.

— Шина?

Она отворачивается от окна, оглядывается на него через плечо.

— Ты помнишь тот день, когда мы встретились?

— Конечно, это было всего несколько месяцев назад.

— Почему ты так сидела на лестнице в полном одиночестве? Ты выглядела такой грустной.

Шина улыбается; её затронуло то, что он спросил.

— Наверное, у меня была депрессия.

— Из-за чего?

— Иногда мне кажется, что я трачу время впустую в колледже, будто я обманываю себя или что-то в этом роде, будто я здесь, потому что мне больше некуда идти.

— Ты действительно не хочешь быть репортёром?

Она пожимает плечами.

— Мне трудно это понять, — говорит он, доставая сигареты с тумбочки. — Я знал, кем хочу быть, с самого детства. Всегда хотел быть актёром, ничего кроме.

— Ты будешь великолепным актёром. Ты уже такой талантливый, что половину времени я не могу понять, действительно ли это ты или ты просто играешь роль.

— Я тоже. Но, может быть, это не так уж и хорошо, — он закуривает сигарету, затем откидывается на прохладные подушки, его тело скользкое от пота и всё ещё влажное от секса.

— Всё в порядке, ты мне нравишься в любом случае, кем бы ты ни был.

— Я никогда не знал никого, кто верил бы в меня так, как ты.

— Тебе не нужно, чтобы кто-то ещё верил. Ты такой самоуверенный и…

— Давай, скажи это.

— Дерзкий. Но это хорошо, тебе нужно быть таким, это действительно тяжёлый бизнес.

— Знаешь, я много раз думал, что тоже трачу время впустую в колледже. Не знаю, проживу ли я здесь четыре года. Иногда я просто хочу собрать свои вещи и поехать в Нью-Йорк или Лос-Анджелес и заняться этим, понимаешь?

Она смотрит на него таким взглядом, который показывает, что она не понимает, что хотела бы, но не может относиться к такой безрассудной самоотверженности. Ещё нет.

Он наблюдает за ней в тёмной комнате, вокруг неё танцуют занавески. Она похожа на ангела.

— В любом случае, однажды я именно это и собираюсь сделать. Взять и уехать, будь то после выпуска или до. И я не позволю никому и ничему встать у меня на пути. Вот почему ты должна понять, как я сказал тебе, когда мы впервые встретились, я не хочу ничего серьёзного. Я не могу брать на себя долгосрочные обязательства.

— Я знаю, — говорит она, делая всё возможное, чтобы убедить его, что она так же небрежна в отношении их отношений, как он сам утверждает. — Как ты и сказал, никаких обязательств, просто хорошо провести время.

— А ты уверена, что тебя это устраивает?

— Я не ребёнок, Ленни. Не то чтобы я была девственницей, когда мы встретились.

Он затягивается сигаретой и жестоко хихикает.

— Да, после трёх лет свиданий ты однажды позволила одному придурку, который был у тебя в старшей школе, оттрахать тебя.

Она кивает, ничего не говорит.

В нём бурлит чувство вины. Почему он так себя с ней ведёт?

— Я мудак, не слушай меня. Вот какой ты должна быть, я имею в виду, ты же не хочешь быть перфорированной доской, не так ли?

— Я буду той, кем ты хочешь, чтобы я была.

Его взгляд скользит по её обнажённому телу, по мягким белым плечам, по круглым полным грудям, торчащим соскам и тёмно-рыжим лобковым волосам, всё ещё влажным от его спермы, и он чувствует, как твердеет под простынями.

— Эй? — говорит он, туша сигарету в ближайшей пепельнице. — Иди сюда.

Она тихо подходит к кровати и послушно забирается рядом с ним, садясь на край, раскинув ноги в стороны и подобрав под себя ступни.