Козёл Иуда (ЛП) - Гифьюн Грег

Ленни вышел наружу, закрыл и запер дверь, затем пошёл по подъездной дорожке обратно к дому. В начале дорожки он остановился и посмотрел на строение, всё ещё боясь войти внутрь.

Лёгкий ветерок прорезал деревья, зашуршал лесом и напомнил ему, как холодно на улице.

В Нью-Йорке никто никогда не был по-настоящему одинок, но здесь он чувствовал себя последним человеком на Земле.

Странное покалывание пробежало по его позвоночнику, вверх по шее и плечам. Скорость, с которой оно двигалось, его интенсивность и сильная дрожь, которую оно вызывало, были не похожи ни на что, с чем он когда-либо сталкивался. Страх взорвался глубоко внутри него, когда покалывание пронзило его руки и кончики пальцев, и он внезапно обнаружил, что его охватывает такой глубокий ужас, что он чувствовал, что полностью теряет контроль.

Но как только оно начало распадаться, ощущение покинуло его.

Сердце бешено колотилось, Ленни стоял на дрожащих ногах, ошеломлённый, с головокружением и пытаясь понять, что только что произошло. Что-то ощутимо более холодное, чем зимний воздух, прошло прямо сквозь него, вторгаясь, душив его и удаляясь так быстро, что всё, что осталось в его следе, было пустым чувством смятения и печали. Он всё ещё чувствовал холод в воздухе, но то, что вызвало остальное, исчезло.

Его дыхание вызвало большие облака пара. Дымчатые призраки, они извивались и устремлялись к небу, прежде чем исчезнуть, словно по волшебству, в воздухе. Ленни потянулся за сигаретами, но его зрение затуманилось, а глаза начали слезиться. Он снял перчатку и вытер их. Его пальцы всё ещё были ледяными.

Он зажёг сигарету, глубоко затянулся и медленно выпустил дым.

Возможно, он уже не чувствовал себя последним человеком на Земле.

Как только Ленни докурил сигарету, он уронил окурок и раздавил его ботинком. С удвоенной решимостью он быстро отпер входную дверь дома и вошёл внутрь, не успев больше об этом подумать.

Он прошёл прямо на кухню. Задняя стена состояла из дубовых шкафов и раковины из нержавеющей стали. Окно над раковиной, задёрнутое прозрачными белёсыми занавесками, выходило на заднюю часть дома. Дровяная печь, о которой ему рассказал Кинни, и скромный стол и стулья, занимавшие стену справа от него, а слева — холодильник и небольшой шкаф. Пол был выложен недорогой тёмной плиткой, стены тускло-коричневого цвета, а столешницы из белого пластика. Потолки и отделка были выполнены из дуба и прекрасно обработаны, но придавали дому ощущение тесноты.

Гостиная была отделена от кухни и обставлена ​​диваном и двумя удобными креслами; журнальный столик, стереосистема размером с настольный компьютер на полке вместе с несколькими книгами в твёрдом и мягком переплёте и старый объёмный телевизор в углу. Но и эта комната была тёмной и похожей на пещеру. Потолки и пол были деревянными, а стены обшиты деревянными панелями, так что, несмотря на три окна в комнате, создавалось впечатление, что он стоит внутри большого деревянного ящика. Дверь в крошечной нише рядом с гостиной вела в подвал. Ленни открыл её, посмотрел сквозь густую тьму и паутину вниз по лестнице на цементный пол внизу. Подвал выглядел пустым, но была стиральная машина и сушилка.

Он закрыл дверь, вернулся на кухню и посмотрел на лестницу, ведущую в спальню наверху. Она также была прекрасно отделана дубом, но Кинни был прав. Она была относительно небольшой, но необычайно крутой.

Ленни помедлил, посмотрел на участок пола сразу за основанием лестницы. Вот оно, точное место, где умерла Шина, где хрустнула её шея, и последний вздох покинул её тело, пока она лежала искалеченная.

Он отвернулся и отогнал ужасные образы, заполнявшие его голову.

Единственная ванная находилась по другую сторону лестницы и слева от кухонной стойки. Как ни странно, это была самая светлая комната в доме. Через единственное окно в задней стене он мог видеть флигель вдалеке. Ванная комната была обновлена ​​совсем недавно: пол выложен белой плиткой, в ней есть ванна и душ, туалет и раковина с зеркальной аптечкой над ней. По какой-то причине бóльшая часть зеркала была накрыта полотенцем.

Он поднял его и показал своё озадаченное отражение.

Без трещин и пятен, просто обычное зеркало. Он стащил полотенце, бросил его на маленькую корзину, затем вышел из ванной комнаты и вернулся к подножию лестницы.

На этот раз он посмотрел вверх. Узкий проход только усиливал ощущение клаустрофобии, но за ним он мог видеть дверь в спальню. Он заставил себя пройти вперёд и подняться по лестнице, держась за перила, установленные с правой стороны, пока не достиг площадки второго этажа.

Единственная спальня была самой большой комнатой в доме, и к тому же намного более светлой, чем остальная часть дома. Хотя здесь была такая же деревянная конструкция, два больших окна занимали почти всю переднюю стену, заливая комнату солнечным светом. Кровать была большой и занимала бóльшую часть комнаты. Огромное банное полотенце валялось кучей у его ног, как будто упало туда несколько мгновений назад. Простой дубовый комод с большим зеркалом над ним занимал всю внутреннюю стену, а у другой стояли небольшой письменный стол и стул.

За домом тщательно ухаживали, он был опрятным и чистым, хотя за те месяцы, что он простоял пустым, на нём скопился ровный слой пыли. Но спальня, как и весь дом, казалась необычайно холодной и лишённой уюта. Старое выражение «женская рука» здесь явно не подходило. Это был практичный, функциональный, ухоженный домик, но совершенно лишённый тепла и уюта.

Трудно было представить кого-то счастливого, живущего здесь.

Лицо Шины всплыло в его голове, его глаза наполнились слезами.

Ночь… так много лет назад… Шина сидит на полу… голова опущена…

Желудок Ленни сжался. В отличие от многих его воспоминаний о Шине, это видение не было ни отстранённым, ни лишённым контекста. Он видел её плачущей всего один раз и ясно помнил сценарий, из которого было взято это воспоминание.

Он сделал всё возможное, чтобы оттолкнуть его, когда подошёл к гардеробной и открыл дверь. Не считая нескольких пар обуви и горстки нарядов, висящих на вешалках, шкаф был пуст.

Повернувшись, чтобы уйти, он увидел себя в зеркале комода. Он выглядел даже более неловко, чем себя чувствовал. Он как будто вторгся. Какое право он имел бродить по чужим домам, вторгаясь в их личное пространство и роясь в их вещах, как мелкий вор?

Он вышел из комнаты только для того, чтобы замереть наверху лестницы. Сверху лестница выглядела ещё более коварной. Не обращая внимания на мысленные образы Шины, падающей и разбивающейся на этаж ниже, её тело искривлено и сломано, он сделал медленный, осторожный спуск, а затем спрыгнул на кухню.

Он прислушался к дому. Не считая случайного птичьего пения снаружи было мертвенно тихо. Постоянный шум, который производил Манхэттен, с годами отпечатался в его сознании, как и вызванная им вибрация. В результате то, что должно было быть умиротворяющим и расслабляющим, оказалось подозрительным. Мир не должен был быть таким неподвижным. Пульс города всегда помогал маскировать вещи, и без этого фильтра голые эмоции, стоящие за реальной бурей, бушующей в его сознании, было невозможно игнорировать.

— Вот почему ты хотела, чтобы я пришёл сюда, не так ли? — спросил он у тишины. — Потому что тогда мне пришлось бы помнить.

Он попытался представить её там, стоящей с ним на кухне.

Его голос разносился по дому без ответа.

Ленни направился к двери. Пришло время разгрузить машину и устроиться как можно лучше.

Он оставил продукты и выпивку на кухонном столе, затем открыл пакет со льдом, наполнил холодильник и поставил внутрь пиво, Pepsi и мясное ассорти. Второй пакет он оставил снаружи рядом с входной дверью. На улице было достаточно холодно, и, скорее всего, за ночь станет ещё холоднее.

Установив и заправив обе масляные лампы, он поставил одну в гостиной на журнальный столик, а другую оставил на кухне. Свечи и коробок спичек он оставил на кухонном столе, где он мог легко достать их в случае необходимости, а затем обратил своё внимание на купленный им радиоприёмник. Он был заключён в пластиковый блистер, и после борьбы и ругани в течение почти десяти минут он, наконец, бросился к ящикам и рылся в них, пока не нашёл нож для стейка. Он рубил его, как Джейсон Вурхиз вожатого лагеря, толстый пластик, наконец, поддался, и он смог вытащить радио.