Сестренки - Ольга Шумкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нет, – улыбнулась Анюта, – прошу простить, но…
– Простите меня, – смутился Исаак, – я неловок со своим нелепым предложением. Разумеется, пойдемте туда, куда вы укажете.
Бывать в этом кафе Анюте приходилось с Кадри. Хозяйка встретила компанию приветливо, тут же подала обед: тушеную капусту с колбасками. Мальчик посмотрел на еду с недоверием, и хозяйка приветливо улыбнулась:
– Не любишь капусту? А что, если я пожарю тебе картошки? И положу рядом соленый огурец?
Марк радостно кивнул.
– Ну вот и славно, – и хозяйка удалилась на кухню.
– Марк бывает привередлив в еде, – сказал Исаак, делая сыну большие глаза.
– Знаете, – задумчиво сказала Анюта, – это хорошо – когда ребенок может что-то любить из еды, что-то не любить, выбирать. Куда хуже, когда этого выбора нет. Впрочем, как и еды.
– Откуда вы родом, Анна? – серьезно спросил Исаак.
– Я? – она задумалась, – я…
Он серьезно смотрел на нее, ожидая ответа. Анюта боролась с охватившим ее чувством. О России она не вспоминала много лет; не думала о тех годах после революции; вообще, казалось, забыла, что она русская.
– Я из Таллина, – наконец сказала она, – о, Марк, чувствуешь? Жарят твою картошку!
– Я в Таллине второй раз, – сказал Исаак, – был здесь прежде лет десять назад.
– А откуда вы?
– Из Дебрецена, Венгрия.
– Как далеко вы заехали! – воскликнула Анюта.
– Да, я приехал привести в порядок кой-какие дела. Моя дальняя родственница умерла две недели назад, я получил уведомление, что она оставила мне кое-то наследство.
Анюте было неловко спросить, что же он получил в наследство. Она взяла нож и вилку:
– Боюсь, наш обед скоро остынет.
После обеда они вышли на улицу. Стало прохладно, солнце садилось. Марк держал Анюту за руку.
– Вы сейчас домой? – спросил Исаак, – далеко вы живете?
– Не очень, – я обычно хожу пешком. А вы? Вы остановились в квартире родни или же в гостинице?
– В квартире. Вернее, в доме. Там, кроме нас, еще целая куча родни. Тетка моя была большой шутницей – оставила дом, как-то хитро поделив доли. Думаю, мне достанется старый буфет.
Анюта засмеялась:
– Тоже неплохо. Вдруг там окажется связка семейных писем, фотографий… Что же, мне пора. Я благодарю вас за обед, мне было приятно с вами познакомиться…
– Анна, может быть, мы увидимся с вами завтра? – спросил Исаак, – я освобожусь около шести, и мы могли бы погулять по старому городу – я его почти не помню. Марк завтра останется дома, у него тут три прелестные кузины.
Анюта пристально посмотрела на Исаака.
– Я вдовец, – сказал он, – а вовсе не любитель развлечься на свободе в чужом городе.
Анюта залилась краской и опустила голову.
– Давайте я подойду завтра на Ратушную площадь, – смущенно сказала она, – в половину седьмого.
– Прекрасно! – обрадованно воскликнул он, – я буду ждать вас.
Они встречались с Исааком каждый день до его отъезда. Иногда он приходил один, но чаще с Марком. Он очень привязался к Анюте, и она его полюбила – малыш был ласковым и очень хорошеньким. Ему очень нравилось море, он был готов часами играть на пляже и огорчался тем, что в Венгрии нету моря.
– Но у нас прекрасные озера и голубой Дунай, – говорил Исаак.
Анюте очень нравились его рассказы про Венгрию. Он описывал горы, озера, реки, прекрасные леса. Иногда он рассказывал и о себе: родился и вырос в Литве, в Каунасе, потом отец перебрался в Будапешт, а оттуда в Дебрецен. Исаак отучился в Берлине на инженера и вернулся в Венгрию, начал работать, встретил свою жену и купил небольшой особняк на окраине города, у самого парка. С женой они прожили недолго – она умерла, когда Марку было всего несколько недель от роду. С тех пор они живут вдвоем, если не считать старую Марицу – помощницу по хозяйству.
В наследство от тетушки Исаак не получил даже буфета – ему достался портсигар и старинный несессер. Впрочем, он не печалился:
– Если бы не тетка, я бы вряд ли добрался бы до Таллина, – как то сказал он.
Анюта едва не подпрыгнула – ей показалось, что сейчас Исаак скажет какое-нибудь продолжение, что-нибудь о том, что они никогда бы не встретились… но он заговорил о другом.
Как-то раз Анюта пригласила их на обед. Исаак с радостью согласился. Он был очень приветлив с Кадри и тетей Лидией, а Марк, конечно, их просто очаровал. Кадри особенно оценила принесенный ими огромный торт.
Они уехали через две недели, и Исаак оставил свой адрес:
– Нам будет очень приятно вступить с вами в переписку, Анюта.
Они начали переписываться. Исаак писал о своих делах, погоде, рассказывал о прочитанных книгах, вспоминал какие-то случаи из своего детства. В каждом письме он рассказывал о Марке, а мальчик, в свою очередь, рисовал картинки, которые потом вкладывались в конверт. Анюта, прочитав первое письмо, ответила в том же духе:
Дорогие Исаак и Марк, благодарю вас за теплое письмо. Рада, что у вас все хорошо. Мне очень понравилось описание городов Мишкольца и Кошице, захотелось увидеть все своими глазами. Как, наверное, там прекрасно весной или же ранней осенью!
Тут тоже прекрасно, конечно. Мы с Кадри все выходные дни проводим у моря, в Кадриорге. Мне кажется, я рассказывала вам, Исаак, что девочкой много бывала здесь: я была как будто бы компаньонкой одной старой дамы. Недавно мы, возвращаясь к трамваю, прошли мимо ее дома, где, конечно, давным-давно живут другие.
Я благодарна вам за список книг. Найти в библиотеке я смогла не все; но те, что нашла, принесла домой и с удовольствием читаю.
Дорогой Марк, большое тебе спасибо за чудесный рисунок! Я сразу поняла, что большая собака, несмотря на оскал, добрая: ведь котенок сидит перед ней и даже не думает убегать! Я в свою очередь нарисовала тебе – впрочем, смотри сам. Рисую я плохо, совсем не так, как ты.
Тетя Лидия и Кадри передают вам горячие приветы.
Буду ждать вашего письма.
Ваша Анна.
Ася, 1931 год.
Любовь – это буржуазно, все эти страсти, сцены, слезы, все это глупо, глупо!
Но и то, что говорят у нас некоторые товарищи, тоже, я бы сказала, мерзко.
В Москве ко мне была приставлена девушка, как-то вечером мы разговарились про дела сердечные, и она сказала, что любовь – буржуазно, вот она ко всему относится просто: понравился товарищ, так и что же? Главное, чтобы не случился ребенок. Очень горячилась, говоря о несправедливости природы: люди равны, но женщина всегда должна думать больше.
А потом начала меня расспрашивать, дура такая.
Словом, все у нас как-то с перекосами, перегибами, смотрю на наших девушек, кто от любви ревет, кто со всеми подряд.
Я пишу об этом потому, что я встретила одного человека.
Я все время влюбляюсь, ветренная дурочка, вот и по этому из интернациональной комиссии
