Сестренки - Ольга Шумкова

очень любопытно в школе. До революции она была очень хорошей гимназией, и несколько девочек в группе моего класса остались еще с тех времен. Я хотела было с ними подружиться, но они держались особняком и дружить со мной совсем не хотели. Кроме них, с нами учились дети рабочих и служащих, все они были разного возраста и разных знаний.

Учителя в гимназии были тоже старые. Конечно, они привыкли обучать чистеньких девочек из богатых семей! Так они и продолжали: занимались только со своими бывшими гимназическими ученицами, а на детей рабочих не обращали внимания. Те бездельничали и бузили, забывая даже то, что знали. По счастью, скоро пришли новые учителя. Они быстро поставили на место важных девочек из гимназии и стали заниматься со всеми наравне.

Но только учиться было очень трудно, в Петрограде тогда было холодно, голодно, не было тетрадок, обуви… В школе ввели горячие завтраки, но я все равно чувствовала себя ужасно голодной, и мама или папа, встречая нас, приносили к школе что-нибудь съестное: кусочек хлеба или морковку, или вареную картошку…

Интересно, Анюта все это помнит?

А пишу я в поезде, да! Еду в Москву: в Москву, в Москву! Никогда не бывала в Москве, а вот еду!

Наша ячейка вот уж давно переписывается с одной ячейкой московской; то ни шатко, ни валко, а потом вдруг сообщим друг другу что, и пошло-поехало! Как письмо придет, мы собираемся, обсуждаем, кричим. Потом вместе пишем ответ, спорим.

И вот эта ячейка решила пригласить к себе представителя нашей ячейки, познакомиться лично. Ехать на две недели, жить в общежитии техникума, при котором ячейка.

Я и думать не могла, что меня выберут! А выбрали, и поездку подгадали под ребячьи каникулы.

А уж как собирали! Девчонки разделились: одни мне советы про одежду дают, другие, наоборот, кричат, что это буржуазная глупость, что нечего про это и думать. Я за вторых, но маму все-таки попросила мне платье пошить. Она и сшила, да такое милое, что не только в Москву, в Париж ехать можно.

Мальчишки наши, конечно, тряпками не интересовались, но мне советов и наставлений дали немало. И трамвай-то посмотреть, и новые дома.

На последнем собрании перед поездкой о важном говорили, чтобы я внимательно все слушала, чтобы книг купила, чтобы с товарищами подружилась и к нам приглашала.

И вот я в поезде, в поезде!

Ночь. Все спят, только я все кручусь на своей полке, не могу уснуть.

Хотелось ехать в поезде, а сейчас страшно, кидает то в жар, то в холод.

Анюта потерялась, когда мы уезжали на поезде из Петрограда. Мы сидели на вокзале, потом прошел слух, что подали поезд, все засуетились, побежали, и мы побежали тоже, на вагоны налетали люди, папа бежал впереди, поезд гудел – собирался трогаться, папа посадил меня, маму, она тогда ждала ребенка, и тут она оступилась, он поддержал ее, отвлекся, сзади напирали, мы думали, что Анюта тоже в поезде…

Тогда папа соскочил на первой же станции, чтобы пробираться обратно в Петроград. Мама хотела с ним, но он не позволил: сказал, чтобы мы добирались до деревни, а он найдет Анюту и приедет с ней.

Помню, я вцепилась в маму, а она в меня. Папа, уходя, набрал нам полный чайник воды, и мы на станциях никуда не выходили, все пили, пили эту воду…

Из Вологды мы плыли на пароходе, помню огромные льдины за бортом. И наконец оказались в маминой деревне.

Папа приехал через полтора месяца, уже в начале лета, и он был один.

Вот и Москва!

Конечно, я ничего не успеваю записывать. Столько новых знакомых, событий, нового города, что мне просто некогда взяться за карандаш.

Меня встретили очень горячо, по-товарищески, сразу устроили в общежитие: притащили матрас и одеяло. Правда, спать не слишком удобно: ночью я проснулась вся в клопах и потом до утра не спала. Жаловаться товарищам я не стала, подумают еще, что я неженка. Ну, а потом я стала так уставать, что сплю без задних ног, не обращая на клопов внимания.

Куда меня только ни водили! И на фабрику, при которой этот техникум, и на Красную площадь, и в чудесный парк Сокольники, где по вечерам гуляет молодежь, и в театры, и в кино!

Мне так нравится Москва, я даже не знаю, как о ней писать. Она величественная; в ней есть все – огромные дома, театры, кино, клубы, но стоит чуть отъехать от центра – как там радуют глаз маленькие домики, почти такие, как у нас…

Я стала думать, что теперь мне будет скучно у нас: ведь ни театров, ни музеев у нас нет. Московские товарищи простые, славные, но я вижу, что они другие!

Словом, меня тянет московская жизнь, тянет и манит, и я всерьез стала думать, как бы сюда переехать!

Позавчера я была на заседании МОПРа. Иностранные товарищи рассказывали нам о своей жизни, говорили они, конечно, на своих языках, а переводил все один и тот же товарищ: невысокий, темноволосый, очень красивый. Ему, кажется, все равно было, с какого языка переводить, он так и говорил, почти не задумываясь. Он такой милый! Когда все закончили, я подошла ближе к сцене, он заметил меня и так мило, застенчиво улыбнулся… Я спросила у товарища Ивановой из моего техникума, кто это, и она сказала, что он председатель интернациональной комиссии, большой чин! Я бы с ним познакомилась, но мы спешили, надо было все пересказать нашей ячейке.

Завтра уезжать, а я все о нем думаю. Какие добрые у него глаза, какая чудесная улыбка.

– Какое счастье! – кричала Кадри, – какое счастье, какое невыносимое счастье! Все кончилось, Анюта, мы свободны, ты слышишь, мы свободны!

Прохожие поворачивали головы, некоторые улыбались, некоторые смотрели неодобрительно. Анюта дернула Кадри за рукав:

– Кадри, тише, пожалуйста. На нас все смотрят!

– Да пусть и смотрят, – не смутилась та, – пусть все знают о том, как я счастлива…

Они возвращались домой из гимназии – сегодня был последний день, им выдали аттестаты, подарили по книжке. Кадри сияла от счастья:

– Не надо больше зубрить эту бессмыслицу, не надо вставать рано по утрам…

Тетя Лидия уже ждала их около ратуши – было решено пойти в ресторан, отпраздновать такое знаменательное событие.

– Мамочка, ты красавица! – закричала Кадри, обнимая мать.

– Не кричи, Кадри, – укоризненно сказала тетя Лидия, – ну, поздравляю вас, мои девочки! Пойдемте, столик заказан…

В ресторане почти не было народу, и им достался хороший столик у окна. Тетя Лидия разрешила заказывать все, что душа пожелает.

– Глаза разбегаются, – говорила Кадри, листая меню, – я все готова съесть…

– Что ты будешь, Анюта? – спросила тетя Лидия.

– Не знаю, – улыбнулась