Цепная реакция - Дмитрий Николаевич Поляков-Катин

—У вас могло сложиться впечатление, что я сбежал. Но нет, с Германией я временно расстался. Чувствуете разницу? Временно. Мое разочарование в нацистской идеологии началось, как ни странно, тогда, когда Шпеер понастроил эти чудовищные гробы в духе монументального кретинизма, все эти рейхсканцелярии, фюрербау, дома искусства и прочие монстры. Тогда-то я и задумался: а что, собственно, связывает меня с режимом Гитлера? Как выяснилось, ничего. И даже больше, чем ничего. Я знал Шпеера. Это был умный, образованный человек. Как он докатился до такого? А теперь к тому же еще и стал министром вооружений. С ума можно сойти! Бедная Германия. Да, я считаю себя ее патриотом. И именно потому, что не приемлю концлагерей. У меня, видите ли, другие пред- почтения в архитектуре.

Пик откровения был пройден, отныне они стали беседовать свободно.

Спустя время Леве начал догадываться (а Хартман способствовал этим догадкам), что за спиной его нового друга стоит нечто большее, чем филиал какой-то шведской юридической конторы, однако это нисколько не охладило их отношения, поскольку для Леве понятие Родина давно не ассоциировалось со свастикой и маршем Хорста Весселя.

—Герр обер! — крикнула женщина, повернув белое от пудры лицо. — Пива сюда!

—Мамочка, — заискивающе промямлил ее визави, — может, и мне еще кружечку?

Издав сокрушительный вздох, женщина крикнула:

—Два! Два пива, герр обер!

—Я же говорил, — сказал кельнер, наливая кружку. — Теперь не остановятся.

Хартман автоматически кивнул. Он не слушал. Он думал о Леве и о том, что могло случиться. Так или иначе тема урановой программы рейха возникала в их разговоре. Леве отдавал себе отчет в том, что представляет собой атомная бомба в руках Гитлера. Особенно теперь, когда крах нацистского режима стал очевиден практически всем. Впрочем, Леве не верил в способность немецких физиков, а пуще — военной промышленности Германии в сложившихся обстоятельствах выйти на реализацию атомного оружия. Не верил до того момента, пока Хартман не выложил перед ним часть разведданных, где описывалась конструктивная схема уранового боезаряда, без сомнения, полученная с немецкой стороны. Потрясению Леве не было предела. «Необходимо узнать, — сказал Хартман, — где расположены ключевые лаборатории, кто сейчас возглавляет проект, сколько времени понадобится, чтобы оформить его в готовый снаряд». Они сидели на полупустых трибунах ипподрома и следили за бегом лошадей с жокеями в легких качалках. «Поймите, Эрик, мы на пороге новой войны. Последней. — Хартман зажал сигарету в зубах и занялся развязавшимся шнурком на ботинке, пытаясь этим жестом понизить напряжение в разговоре. — В Германии работают лучшие физики мира. Кто сделает бомбу первым — вопрос скорости. Но если это удастся Гитлеру, то… сами понимаете».

Леве безмолвно наблюдал за бегом лошадей с мягко качающимися в двухколесных колясках жокеями. До финиша оставалось преодолеть еще полтора круга.

Последняя их встреча прошла именно в этом кабачке, почему-то названном «Желтый кит». Леве проявил неожиданную решимость, практически не раздумывая согласившись отправиться в Германию, чтобы встретиться с профессором Дитрихом Зибертом, который, один из немногих сотрудников института физики кайзера Вильгельма, оставался в Берлине. Благо был весомый повод: из-за неуплаты налогов поместье отца в Шпревальде могло пойти с молотка. Он даже не поинтересовался, чьи интересы представляет Хартман. Он просто ему поверил.

—Там вас встретит мой друг. Ему можно полностью доверять. Только ему, Эрик, — вполголоса говорил Хартман пригнувшемуся к нему Леве — тот был туговат на ухо. — Он сам вас найдет. «Привет от Питера» — помните?

—Да. Привет от Питера, — повторил Леве.

—Вот и ладно. Квартирка на Хоринерштрассе маленькая, но удобная. Окна выходят и на улицу, и во двор. Есть ванна, хотя с водой там… Хозяйка живет в соседнем доме. Ну, об этом мы уже говорили. Зря вы отказываетесь от денег. Не стоит платить из своего кармана.

—Нет, нет, — возразил Леве с достоинством, — я достаточно зарабатываю, чтобы содержать себя самостоятельно.

—Ну, как знаете… — улыбнулся Хартман. — Однако пом- ните: любой вопрос, любая проблема, пусть даже самая, на ваш взгляд, незначительная — вы всегда можете обратиться к моему берлинскому другу. Он поможет.

Хартман вспомнил, как звякнул колокольчик и в дверях воз- ник худосочный парень в клетчатом пальто и старомодном ко- телке на голове. Да, точно, он вошел, снял котелок и неуверенно-развязной походкой прошел к барной стойке, подчеркнуто не замечая посетителей. Там он заказал виски и уселся в углу. Да-да, он уселся в углу. Вон там, за столом возле напольных часов. Тогда еще Хартман подумал: скорее всего шпик — местная полиция периодически пускала хвост за иностранцами, вызывающими вопросы. Впрочем, они могли пасти и Леве.

Что-то его тогда удивило. Ах да, этот парень уселся на стуле, положив лодыжку на колено…

Внезапно щуплый мужчина в комбинезоне перегнулся через стол и влепил звонкую пощечину своей могучей подруге. Та схватилась за щеку, достала из сумочки платок и заплакала. Игравшие в карты за соседним столом старики даже не посмотрели в их сторону.

—Господа, — поднял голос кельнер, — прошу вас, ведите себя прилично! В прошлый раз он ей глаз подбил, — сообщил он Хартману, — а потом размахивал какой-то карточкой и кричал, что он из гестапо. А кто его знает? Пришлось просить их уйти. Так он опять тут. И как не пустишь? Кто его разберет?

Хартман сочувственно кивнул головой. Он не слушал кельнера. Он думал.

Так частенько сидят американцы — положив лодыжку на колено. Это было глупо, неосторожно, но бог знает, на чем прокалываются разведчики. Швейцарец, немец, француз так не сядет: положит ногу на ногу. Хорошо, хоть негра не прислали. Дальше он заказал бифштекс и принялся резать его на мелкие кусочки, зажав ручку ножа так, как держат карандаш, «по-американски», а разрезав, отложил нож и взял в правую руку вилку. Итак, американец. Что это значит? «Кого они вели — меня или Леве?» Хартман попросил сигару.

—У нас только черута, — сказал кельнер.

—Откуда?

—Испанские. А там не разберешь. Испанцы любят смухлевать.

—Будучи наполовину испанцем, могу заверить, что мухлюют лишь те, кому позволяют это делать желающие быть обманутыми.

—О, простите, — смутился кельнер, — я ничего не имею против испанцев. Моя сестра была замужем за испанцем. Да и сам я… обожаю испанский херес… Понимаете, все мы не свободны от стереотипов…

—Пустяки. В Испании тоже думают, что вместо мяса швейцарцы едят шоколад.

Третья сторона… Если уж речь