Цепная реакция - Дмитрий Николаевич Поляков-Катин

Тяжелый взгляд незнакомца оборвал его на полуслове.

—Вы хотите убедить в этом гестапо?

—Что?

—Послушайте, Зиберт, мы не можем тут долго с вами разговаривать. Вы ввязались в серьезную историю, в серьезную и опасную историю. Вас поймали. Зачем выкручиваться? У вас есть жена. Дочь в Мекленбурге. Малолетний сын. Вам бы сбагрить их в Португалию. Вам их не жаль? Вы так любите американскую разведку?

—Уверяю вас, вы заблуждаетесь.

—Впрочем, можно и не знать наверняка — американцы, англичане? Все они на одно лицо. Главное, чтобы не русские. Верно ведь? Но несомненно одно: они — враги рейха. А у нас с врагами не церемонятся.

—Бог мой, как мне вас убедить, что все это — чудовищная ошибка?..

—Ваши друзья убили Леве. Враги ваших друзей убьют вас. Простая арифметика, не так ли?

—Я ученый, господин… мм… я ученый, а не… Какая еще разведка?

—У вас, Зиберт, только один шанс. Либо вы сейчас, именно сейчас расскажете мне всё, о чем я вас попрошу, либо станете упираться. Но знайте, если сейчас я уйду, мы с вами больше не увидимся. И визит в гестапо с полным пакетом аргументации и улик будет вам обеспечен. Решайте.

Гесслиц блефовал. Ему ничего не было известно о контактах Зиберта с УСС кроме того, что они, возможно, есть.

Встрече предшествовало экстренное совещание в Москве. Полночи Ванин со своими сотрудниками решали, что делать с Хартманом (он же Баварец) в свете убийства Леве в Берлине. Позиция Хартмана в переговорном процессе шведской разведки (а через нее — Интеллидженс сервис) с высшим руководством СС по вопросу урановой программы Германии выстраивалась полтора года и была уникальна. Вывести Хартмана из игры означало утратить важный канал информации, связанной со строительством атомной бомбы. А такими возможностями не бросаются. Вместе с тем неопределенность положения Хартмана после того, как кто-то отдал приказ избавиться от человека, отправленного им — именно им — в Берлин, наводила на следующие размышления: либо этот кто-то желал противостоять шведско-английскому альянсу в намерении расширить проникновение в атомный проект немцев, что маловероятно, либо он догадывался о связи Хартмана с советской разведкой, на что мог указать знакомый с ним вашингтонский агент в Берлине, — и тогда Баварца нужно было немедленно выводить из дела.

Сам Хартман прекрасно осознавал всю сложность возникшего положения. Он не сомневался, что интерес к его эмиссару проявили как раз американцы. Пока он действовал параллельно, за ним просто наблюдали, но стоило запустить своего человека на их территорию, реакция последовала незамедлительно. Было ли это связано с догадками о принадлежности Хартмана к советской разведке? Прямых доказательств у них не было, да и быть не могло. Их человек в Берлине назвал себя Жаном, а его — Иваном. Хартман не стал противоречить, но и не подтвердил. Так захотелось Жану — что ж, как говорится, на здоровье. В остальном они могли знать (или догадываться), что он является штатным агентом СИС или — что логично — сотрудником шведской службы безопасности. Можно предположить также, что УСС не подпускает никого со стороны к проблеме атомного оружия.

Иными словами, подумал Хартман, главная загвоздка лишь в том, считают они его красным или попросту «гасят» любые, исходящие от кого бы то ни было, попытки приблизиться к контактам, которые они числят своими? Если они видят в нем русского, тогда это провал. А если нет?

Проанализировав все доступные ему обстоятельства, Хартман встретился с цюрихским связным Бертом Штормом, немецким эмигрантом, владеющим бизнесом, связанным с поставками фотооборудования, за которым скрывался советский разведчик Сергей Чуешев.

—Передай в Центр, — сказал он, — Леве убили потому, что он вошел в контакт с Зибертом. А Зиберта, судя по всему, ведут американцы. Зиберт удобная фигура: оставаясь в Берлине, координирует какую-то часть урановой программы, разбросанной по всему рейху. Дальше. Они, конечно, знали, что Леве встретится с Зибертом. И, вероятно, знали, кто интересуется им на самом деле. Это знак лично мне — куда, мол, дурашка? Не суйся!

—Но понимают ли они, кто за тобой на самом деле? — спросил Чуешев. — Даже если просто догадываются, тебе надо уходить. Разбираться никто не станет. С англичанами они бы так не поступили.

—Я думаю, надо их переубедить. Как говорится, если не можешь пресечь, попробуй возглавить. Чтобы остаться в игре, стань нужным. И как можно скорее. Понимаешь? Надо показать амерам, что я для них свой.

—Но как?

В конце декабря Берия жестко подтвердил свое требование к политической и военной разведкам о максимальном приоритете любой, даже самой незначительной информации по разработке атомного оружия как в Германии, так и у союзников. Исключались любые ведомственные противоречия в этом вопросе. Ванину необходимо было принять решение не только верное, но и приемлемое для высшего руководства — ведь переговоры СС со шведами в Швейцарии вызывали в Москве самый живой интерес. Шифровка с инициативой Хартмана была доставлена в разгар совещания, резко изменив его ход.

К четырем часам у всех слезились глаза от табачного дыма. Как обычно, Ванин давал возможность высказаться другим, прежде чем сделать свой вывод.

—А ведь Баварец прав, — наконец сказал он, допив неведомо какую по счету чашку кофе и перевернув ее донышком кверху. — Не сегодня завтра люди Даллеса присоединятся к этим переговорам, а после подомнут их под себя. Уйдет Баварец — потеряем доступ к их содержанию. Обратно уже не зайти. Да и немцам разумнее говорить с американцами, чем с Черчиллем, от которого уже ничего не зависит. Все это понимают, движение тут встречное. Так? — Он посмотрел на Кравченко, капитана из 2-го отдела, Западная Европа и Скандинавия.

—По нашим сведениям, американцы сняли табу на контакты с СС, — сообщил тот. — А Шелленберг только что возглавил Военное управление РСХА. Стокгольм докладывает: через графа Бернадота он пытается выйти на Даллеса или хотя бы на людей из аппарата Стеттиниуса.

—Раз это неизбежно, надо помочь ему выйти, пока он не вышел сам, без нас, где-то в другом месте. — Ванин подошел к окну и приоткрыл фрамугу. Посмотрел на пустынную, черную площадь. — Как минимум получим возможность контролировать их намерения. — И задумчиво добавил: — Намерения наших врагов и наших союзников… Стало быть, будем настаивать, чтобы Баварец оставался в игре, сколько получится… Даллес придет на запах урановой бомбы, придет железно; ему это как кровь для акулы. Пусть связующим звеном станет Баварец. Он укрепит доверие к себе со стороны УСС, а отправку Эрика Леве в