Цепная реакция - Дмитрий Николаевич Поляков-Катин

с ее острым умишком была ему особенно симпатична, но сейчас он хотел, чтобы она исчезла, и поскорее. Он погладил ее голую ногу, задержал ладонь и тихонько похлопал по колену:

—Я Крёз, милая.

Так они и перебрасывались ничего не значащими фразами, но мысли Даллеса были уже заняты заботами вчерашнего дня, когда специалист по прослушке предоставил запись разговора, состоявшегося между сотрудником УСС Борном и неким шведом Лофгреном, с которым Борн уже встречался три месяца назад. Тогда Лофгрен назвался Йоганом и предложил, опираясь на знакомство с агентом УСС в Берлине, поделиться содержанием якобы ведущихся вокруг урановой программы рейха переговоров с Шелленбергом. И вот теперь объявился вновь. Машина по имени Даллес включилась и заработала на всю ка- тушку.

Прослушав запись дважды, он пообедал, затем зашел в комнату оператора и сказал:

—Включите еще раз. С восемнадцатой минуты.

Оператор промотал пленку. Послышался голос Лофгрена.

—…это связано с неопределенностью, в которой оказался Гиммлер.

—А вы уверены, что Гиммлер готов к подобным демаршам? Такое впечатление, что он погряз в сомнениях.

—Его сомнения успешно купирует Шелленберг. Хотя, конечно, вы правы: разрыв в контактах может быть связан именно с опасениями Гиммлера угодить на гильотину, если в рейхсканцелярию просочится хотя бы намек на его миротворческие усилия. К тому же его заняли на фронте. Но все понимают (и Гиммлер не исключение), что пространство для маневра неумолимо сокращается. Даже самая пугливая лиса, забравшаяся в курятник, покажет зубы, если загнать ее в угол.

—Зубы этой лисы поражены кариесом. Того и гляди вывалятся.

—Или вопьются в чью-нибудь руку. Слюна этого зверя бывает ядовитой. Понимаете, аппарат СС способен на многое. На- пример, можно выпустить еще больше евреев.

—Евреями пусть занимаются евреи. У них это лучше получится.

—Тогда вернемся к началу нашего разговора. Могу сказать одно: мало что сдерживает Гитлера от того, чтобы отдать приказ на подрыв урановой установки где-нибудь на линии боевого соприкосновения. Собрать ее будет возможно после финальных испытаний. Вот насчет транспортировки — не знаю. В любом случае такое событие станет и военным, и политическим фактором, с которым придется считаться всем.

—Испытания? Что вам о них известно?

Даллес поморщился: «Грубо»…

—Думаю, у нас будет возможность поговорить и об этом… А пока важно уяснить: между приказом Гитлера взорвать урановую установку и нажатием кнопки каким-нибудь фон Брауном располагается Гиммлер. Мне кажется, было бы разумно рассматривать его либо в качестве размыкателя этой цепи, либо как источник информации об урановой бомбе рейха. Либо то и другое вместе. Программу полностью контролирует СС. Все концы в руках у рейхсфюрера.

—А в какой мере, по-вашему, Шелленберг может действо- вать независимо от Гиммлера?

—Вряд ли мы это узнаем, не спросив самого Шелленберга.

—Однако сведения по урановому вооружению, которые он готов передать, они, вероятно, согласованы с Гиммлером?

—Полномочия Шелленберга небезграничны. Это очевидно. Мне думается, вопрос должен звучать несколько иначе: до какой степени он готов рисковать? А также — какова цена этого риска?

—И еще — насколько велики его возможности?

—Безусловно.

—Это надо знать. Иначе у нас с вами беспредметный разговор.

Даллес сделал знак прерваться. Неспешно набил новую трубку, налил себе свежий кофе и попросил промотать пленку еще минут на десять вперед.

—Хорошо, Йоган. Но каковы условия?

—Я сформулирую их, когда получу ваше согласие на сотрудничество.

—Что ж, такое согласие я могу вам дать прямо сейчас.

—Мне льстит, что вы разглядели во мне ребенка. Но увы, время неумолимо — и детские годы остались в далеком прошлом. А жаль.

—Да, я вас понимаю… Дайте мне три дня на согласование.

—Я буду ждать вас в Цюрихе по означенному адресу. Предварительно вышлите открытку до востребования.

—Но согласитесь, было бы странно с нашей стороны не по- интересоваться природой вашего участия в столь… опасном деле. Для нас очевидно: вы не являетесь сотрудником СД.

—Вы хотите понять, какую организацию я представляю. А какая разница? Вам требуется гарантированная связь, дающая уникальную информацию и не менее уникальные возможности с учетом атомной гонки. Я могу дать вам эту связь.

—И останетесь в игре?

—Разумеется. Вы же хотите знать, что Шелленберг передает вашим конкурентам.

—Ну, не такие уж это конкуренты.

—Не смешите меня. На всё, что имеет отношение к атомной бомбе, уже выставлен ценник. И платить по нему будут не долларами и фунтами, а государствами. На бирже не бывает друзей.

—Тогда это не будет диалогом.

—Послушайте, развязка уже близко. Совершенно естественно, что люди стремятся уйти от проигрывающих и примкнуть к центру силы. Разве я похож на самоубийцу? Если я даю во всех отношениях сверхценный источник, то рассчитываю как минимум на доверие. Все остальное — предмет наших договоренностей.

—Почему мы должны вам поверить?

—Потому что я не играю на бирже.

—И все-таки?

—Скажу одно: вы, безусловно, можете сомневаться. Но у вас нет времени. Ни у кого нет времени.

Вечером, прежде чем увидеться с Клэр, Даллес решил прогуляться вдоль по узким улочкам в компании своего помощника, немца Гуго фон Шульце-Геверница, как и он, высокого, худощавого брюнета с обаятельной хитрой улыбкой, редко сползавшей с его лица. На поводке он удерживал шустрого бостон-терьера, который, вытаращив круглые глаза, норовил обнюхать все, что попадалось на пути, словно впервые увидел этот мир.

Геверниц шагал, скрестив руки на груди, и внимательно слушал Даллеса, который в своей спокойной, несколько отстранен- ной манере говорил:

—Его зовут Франс Хартман. Был управляющим крупного отеля в Берлине. Завербован Интеллидженс сервис через шведского владельца этого отеля, который также является их агентом. Несомненно, работает и на службу безопасности Швеции. Наш человек в Берлине, с которым они пересекались, почему-то решил, что Хартман — агент Кремля. Объяснить не может; говорит — интуиция. Был раскрыт гестапо. В перестрелке ранен и впоследствии вывезен в Цюрих с документами на имя руководителя юридического агентства Лофгрена. Это всё.

—Он швед? — спросил Геверниц.

—Нет. Скорее всего немец. Ну, может быть, с примесью южной крови. Возможно, итальянской.

—Так что ты думаешь?

—Думаю, мы не можем от него просто отмахнуться, что при иных обстоятельствах я бы сделал без лишних сомнений. Я и сейчас бы его послал, если бы не бомба, — ответил Даллес, протирая фетром стекла очков. — Бомба — метка. Скажи о ней хотя бы слово хоть бы вон тот, например, ребенок, и мы устроим ему допрос. Таковы обстоятельства… Арчи! Арчи! Не сметь! — Даллес судорожно потянул на себя поводок, удержав своего терьера от намерения задрать