Церковь плененная. Митрополит Никодим (1929-1978) и его эпоха (в воспоминаниях современников) - Гусейнова

А тебе Бог простит,

А начальничек

Тебе срок скостит…

(Александр Галич)

Комитетский жаргон прямо-таки пёр из него. Как сказал бы простой секретарь? – «Напиши (составь) такую-то бумагу!». А непростой – многозначительно: «Набросай». Но слышит от меня в ответ: «Я на себя письменных материалов не даю!» Ему уже трудно было выйти на других преподавателей. На воспитательском совещании обсуждается характеристика одного из воспитанников. Преподаватели его хвалят: скромный, усерден в учёбе. И тут вклинивается Фофик: «А вот по моим каналам…»

На блатном жаргоне информаторы имеют массу синонимов: борзописец, вложник, гад, девятка, дятел, засыпало, квочка, козел, масть кумовская, фраер зоб за два шнифта, Чебурашка, яровая сука и т. д. Мало, наверное, найдётся людей, которые так или иначе не пострадали бы в большей или меньшей степени от доноса стукачей [443] .

… Конец 1985 г. Мною уже давно подано прошение об освобождении от должности инспектора академии и секрета из этого не делаю. Номенклатурная «кость» брошена обратно, но нужно дотянуть до конца полугодия. Правящий архиерей и «кукловоды» озабочены: в истории возрождённой академии такого ещё не бывало. Если «второе лицо» добровольно слагает с себя полномочия, то надо менять «всю систему». И вот последовало решение Священного Синода: архиепископ Кирилл (Гундяев) переводится в Смоленск на самостоятельную кафедру, пробыв в должности ректора ЛДАиС ровно десять лет – день в день. Уже объявлено, что владыка Кирилл в последний раз возглавит совершение литургии в академическом храме.

В воскресенье утром прихожу в академию и сразу слышу: срочно к владыке ректору! Вхожу в покои, испрашиваю благословение. Суть вопроса; завершая богослужение, владыка обратится с прощальным словом к студентам и прихожанам, а мне, как инспектору, полагается сказать в ответ несколько слов от лица всей академии. С пониманием принимаю пожелание и направляюсь в храм, обдумывая содержание ответной речи.

В алтаре подбегает взволнованный «источник»: о чём шла речь в покоях? Его беспокойство мне понятно: ведь «рыжего» тоже приглашали к ректору – для подстраховки. Но пока его искали, вопрос был решён, и в ректорские покои он не попал. А нервы на пределе: как раз в эти дни в «сферах» решалась его судьба – инспекторское кресло – это трамплин к архиерейскому. Окрылённый, он мчится в покои, и вдруг – от ворот поворот. Едва сдерживая волнение, повторяет с дрожью в голосе; о чём говорили? А мне не то чтобы смешно, но забавно: выскочил из-за угла, схватил «бесхозную кость» и тянет в свою конуру.

– Да не переживай ты так! Всё твоё будет! Никому эта «кость» не нужна!

И тут «искателя чинов» прорвало: прямо в алтаре, у престола раздалась… матерщина! Это был «момент истины» – маска сброшена. С тех пор для меня этот «персонаж» не существует, какие бы благочестивые личины он на себя ни надевал. И какое бы «право ношения креста на клобуке» не имел…

В одном из интервью зам. Председателя Отдела внешних церковных связей протоиерей Всеволод Чаплин совершенно справедливо заявил: «Можно по-разному относиться к личностям епископов, но нельзя по отношению к ним употреблять хамские выражения, потому что епископ – это человек, символизирующий за богослужением Христа и в этом качестве являющийся частью сакрального пространства» [444] .

Но никто ещё не отменял слов Спасителя: «Не то, что входит в уста, оскверняет человека; но то, что выходит из уст, оскверняет человека» (Мф. 15:29). И слов апостола Павла: «Гнилое слово да не исходит из уст ваших» (Еф. 4:29).

Пробыв короткое время в должности инспектора, «источник знаний» вынужден был оставить академию; его перебросили в ОВЦС. Но и в Москве он быстро «засветился», и тогда «вещего Олега» перебросили в Западную Европу, – в одну из стран с «тяжёлым контрразведывательным режимом». Где матерящаяся «часть сакрального пространства» спивалась при «местной резидентуре», пока врачи не запретили: «Вы себя погубите!».

А времена менялись; в 1989 г. пала Берлинская стена, и «зарубежники» всё чаще стали общаться с представителями Московской патриархии. Начались неофициальные переговоры о возможном сближении, которое в наши дни стало реальностью. Но простодушные «карловчане» не знали и «не имели права знать», кто в те годы в «доверительных беседах» представлял интересы Чистого переулка…

Встаёт законный вопрос: а нужно ли благочестивому читателю знать про это? Есть расхожий афоризм: «Народ, который забывает своё прошлое, рискует повторить его в будущем». Но можно и более конкретно. 1939 год, начало Второй мировой войны. Фюрер, в кругу старых партийных товарищей, обсуждает «окончательное решение еврейского вопроса». Все согласны, но всё же звучит «конструктивный» вопрос: «А как к этому отнесётся мировая общественность?» И «наци № 1» ответил: «В 1915 г. турки уничтожили 2 миллиона армян. Кто сегодня помнит об этом?».

… 6 сентября 1990 г. председатель КГБ Владимир Крючков издал секретный приказ под № 00111 «О совершенствовании системы учёта и хранения документов на агентуру органов безопасности». С типичной для советских официальных документов суесловной мотивировкой – «в целях совершенствования хранения материалов, защиты прав и интересов граждан, сотрудничавших с КГБ, и сосредоточения сил оперативного состава на решение задач по обеспечению государственной безопасности».

«Совершенствование» по Крючкову означало массовое уничтожение всех следов сыска. Подлежали ликвидации личные и рабочие дела агентов и резидентов, содержателей конспиративных квартир, сведения на лиц, исключённых из агентуры за «двурушничество и дезинформацию», а также сами отборочные списки на уничтожение и картотека. О масштабах этой чистки представление может дать цифра 95,7 тысячи гласных и негласных сотрудников, занимавших официальные должности и числившихся в 1982 г. в материалах одного лишь центрального архива. Приказ предписывал завершить эту операцию до конца 1990 г.

Как видно, опасения за судьбу своих осведомителей посетили руководителей КГБ по меньшей мере за год до путча. Пришедший к руководству КГБ СССР 23 августа 1991 г. Вадим Бакатин попытался остановить операцию по истреблению архивов. Об этом были разосланы строжайшие приказы на места. Но чистка ещё какое-то время продолжалась, теперь уже в порядке «низовой инициативы» и в осенние месяцы того года. Во всяком случае, в Ленинграде она была остановлена, лишь когда начальником управления туда прибыл депутат Сергей Степашин [445] .

В начале 1990-х годов, когда существовала вероятность, что подписанные бумажки вдруг всплывут сами, один довольно знаменитый петербургский интеллигент выпустил книгу, где рассказал, какие бывали смешные случаи. Вызвали его ещё перед войной, про что-то расспрашивали, а он задумался о своём – погрузился в лирические какие-то мысли. Ему подали бумажку – он расписался: машинально,