Это я тебя убила - Екатерина Звонцова

смотрит на меня снизу вверх, снова со странной эмоцией, которой я совсем не жду. – Но не нужно, правда… он был резок, потому что испугался, и он…

– Он напал на тебя, мне доложили, – цежу сквозь зубы я, но она только усмехается:

– Просто прыгнул в мою сторону с грозным оскалом, уже сказав: «Мы закончили, можете идти». А я попятилась, упала на пол и завизжала. Но он был даже без оружия.

– И все же. – Я морщусь, готовая сказать о дипломатическом иммунитете и банальном уважении, но Клио настаивает:

– По закону он имел полное право на что угодно, ведь у меня нашли…

Она снова зябко поводит плечами, не сумев закончить, – видимо, окровавленная перчатка еще стоит перед ее внутренним взором. Губы дрожат. Она словно собирается повторить: «Я этого не делала!», а я не понимаю зачем. Конечно. Уверена, особенно теперь, когда услышала идиотскую причину ее спешного бегства.

– Ох, Клио. Это ничего не доказывает. Это вообще могло быть актом мести, уже тебе. Заносчивой физалийке-игаптянке, посмевшей к нам явиться.

Она вымученно улыбается, и, глядя в ее блеснувшие глаза, я пытаюсь успокоить нас обеих:

– Давай думать здраво, Клио. Как любит Ардон. – Кидаю на него взгляд, он кивает, демонстрируя вежливое внимание. – Папу ранили уже ближе к месту нашей пирушки. Недалеко от смоковниц. Ты вряд ли добежала бы туда никем не замеченная, разве что прокралась поверху, по всяким утесам, ну или, может, проплыла под водой? – Натянуто смеюсь. – Ловчее кошки, быстрее ветра?

– Я была в купальне, – тихо и серьезно возражает она, зачем-то показывая мне аккуратную правую кисть. – Помылась, обстригла сломанные ногти и вычистила грязь из-под них, намазалась медом с молоком, лежала. Хотела хорошо выглядеть…

– Следов меда и молока на папе не нашли, – шутить больно, но я пытаюсь. Не хочу, чтобы она совсем раскисала. Перевожу задумчивый взгляд на Рикуса, на Ардона. – Вы, конечно, куда проворнее, тут Илфокион прав. Но все же…

– Да ради всех богов. – Ардон, вздохнув, проходит к окну. – Замок окружен скалами и сам стоит в скалах. У вас есть южный главный выход – в город, западный – на берег в сторону мемориала, три «черных» в разных точках и те «тайные» ступени на восточный пляж, что вырублены в дальней стене. – Заметив, как я впечатлилась его умением с ходу накидывать план локаций, он усмехается. – Главные входы охраняют по два целера плюс дозорные на стене. – Открыв створку, он осматривается еще, высота птичьего полета и расположение башни позволяют. – У ступеней, и наверху, и внизу, тоже есть часовые. – Он снова оборачивается. – Остаются рыночный, лесной и морской входы для тех, кто доставляет вам провизию. Скорее всего, обычно там можно проскользнуть, но сейчас охраняются и они, верно?

– Сейчас охраняется все. – Киваю. – Потому что вы здесь и грозились объявить войну, если Клио вдруг пострадает. Стражи стало втрое больше.

Ардон разводит руками, вспрыгивает на подоконник и, сев поудобнее, мирно смеется.

– Значит, вариант один. Кто-то из нас выпрыгнул в окно, расправил крылышки и полетел за твоим отцом. По каким-то причинам его не добил, подбросил перчатку эфенди и снова спокойно занялся своими делами. Звучит логично.

– Крылышки, – прежде чем повеселевшая я бы фыркнула, повторяет рассеянно Рикус и встает с софы. – И когти. – Когда мы встречаемся глазами, я почему-то мигом догадываюсь, что услышу, и замираю. Нет, веселья не предвидится. Просто… что? А этот бред откуда?

– Эй! Выдумывай что угодно, но Скорфус не стал бы этого делать! – Даже не скрываю возмущения. Это не тот вопрос, где нужен такт. – Ни за что. Тем более он весь день плохо себя чувствовал… – Рикус открывает рот. – Так, слушай. Что за домыслы? – Даже тошно становится: знал бы этот парень, как многим я обязана «крылышкам и когтям» своего фамильяра. – Если кто-то наболтал тебе, что в замке живет одноглазое чудовище с дурным нравом, то это не так!

– Ну… по крайней мере, не совсем, – удивительно, но меня сразу поддерживает Ардон, нежащийся на солнце. Он уже втянул на подоконник длинные смуглые ноги, посматривает лукаво, почти ехидно. – Ты не права, мы знаем твоего кота, он заглядывал к нам. Приносил сырные пирожные. Просил не рубить сплеча. Делился пошлыми мыслями о вашем будущем с…

– И кир Эвер, кстати, тоже бывал! – торопливо перебивает Клио, но по взлетевшим бровям Ардона и Рикуса мне все ясно. Ох… – Его иногда впускали часовые. Но он казался таким расстроенным, так мало говорил, выглядел, будто вообще не спит… мне его очень жалко.

– И мне. – Вздыхаю. Знали бы вы, сколько для жалости причин, и они только множатся.

– А все-таки, близко ты знаешь этого кота? – Рикус явно не хочет так просто отказываться от дурацкой версии. – Кровь на перчатке, если подумать, могла вообще быть чья угодно, хоть собачья. И это могло быть просто отвлекающим маневром, чтобы…

– Рикус, – одергивает Клио, забыв даже о своем «хаби». Она, похоже, все прочла по моему злобно-затравленному взгляду. – Я же просила, перестань так думать или молчи! Скорфус – хороший кот и, как и всякая родная кровь Гестет, он никогда не обидит человека!

– Не говоря уже о том, что у котов-фамильяров полидактилия. Семь пальцев, не пять, – снова подает голос Ардон, а потом, хмыкнув и неожиданно подмигнув мне, добавляет: – Твой Скорфус предложил подправить Рикусу зубы и шрам божественной силой, так что не удивляйся.

Зря он это: вспыхнувший Рикус в несколько шагов оказывается рядом и с грозным шипением вытягивает руки – будто намерен придушить приятеля. Не то чтобы мне, сегодня узнавшей что-то новое, было дело: надо же… а я пальцы Скорфуса никогда не считала, надо присмотреться к его мягким лапкам.

– Да ладно, ладно, мне твои зубы очень даже нравятся! – Ардон, хохотнув, лягается и пытается увернуться. – И шрам тоже, он, наоборот, делает тебя мужественнее, тебе бы только подкачаться еще да перестать суту…

– Ардон, – теперь Клио одергивает его, еще более сердито. Судя по всему, замечание далеко не первое в их общей жизни. – Я же просила…

– И я, и, кстати, давай потише! – Рикус хмурится, вроде даже дуется, но мигом хватает приятеля за локти, заметив, как сильно он, дурачась, качнулся на подоконнике. – Или закрой створку. – Вздохнув, он оборачивается и снова смотрит на меня. – Ладно, прости. Я, конечно, не обижаю чужих питомцев и тем более полубогов почем зря. Но твой Скорфус действительно держится в эти дни странно, дерганно. Может, конечно, просто волнуется за тебя, но будто… скрывает что-то?

Например, экса… эзи… экзистенциальный ужас, или как он выражается? В смысле, четкое понимание, что папе