Это я тебя убила - Екатерина Звонцова

Ноги все-таки подгибаются сильнее. Охнув, я пячусь, опираюсь на подоконник, склоняю голову к груди, почти коснувшись подбородком ключиц, а потом, наоборот, вскидываюсь – резко, до хруста шейных позвонков. Перед глазами кружат красно-рыжие точки, потом черные жуки, а потом все вроде как становится нормально. Но мне нужна передышка.

Мне есть за что себя отругать и даже проклясть, но что я могла сделать? Кошмары накрыли меня в тот же вечер, когда мы с Эвером нашли папу на берегу. Он, как мне тогда показалось, не дышал. Одежда была в соли, соль попала в пять длинных глубоких ран на спине, и, скорее всего, они чудовищно саднили, хотя папа не чувствовал: потерял сознание. Я… справилась. Не заплакала, не закричала, только сосредоточилась как могла, собрала волшебство и попыталась послать тревожный сигнал Илфокиону, Касу, Полу, Клио, замковым медикам – всем, до кого могла хоть немного дотянуться. У меня никогда этого не получалось, потому затем я побежала, оставив Эвера осматривать папины увечья. Далеко бежать не пришлось: Илфокион услышал. Он мчался к нам с несколькими целерами, но без медика. Я закричала на него, он приказал одному из парней возвращаться за подмогой, а через полчаса отец был дома. Живой – Эвер сумел остановить кровотечение в той единственной ране, которая задела крупный сосуд. С разгорающейся воспалительной лихорадкой. Я держалась. Последила за медиками, пробыла в иатрии долго, надеясь, вдруг папа очнется и заговорит, но нет. На выходе что-то со мной все-таки случилось: потолок и пол поплыли, стены схлопнулись, и я лишилась чувств. Последним, что я слышала, было возмущенное мяуканье Скорфуса. Он с кем-то спорил за поворотом коридора. А потом меня обступили чудовища из снов. В голове засмеялась мама.

Кошмарных ночей на долю волшебника приходится семь в месяц. У них есть верный признак: луна обрастает багровой канвой – значит, жди их через пару деньков. Придворный астроном, кажется, предупреждал меня – только мне было не до лун в последние дни. Поэтому я оказалась не готова и уж точно не могла подготовиться к другой разительной перемене.

Кошмары не отпускали меня еще и днем; вдобавок снова были очень болезненными. Сказалось горе? Снова? Неужели это правда работает так жестоко? Будто у меня нет ни фамильяра, ни гасителя. А ведь это не так.

Я почти не просыпалась, но в короткие минуты ясности видела то несчастную черную морду одного, то испуганное бледное лицо второго. Тянулась к ним, мне давали лапу или руку, но легче не становилось. Скорфус ложился под бок. Эвер касался моих скул, пытался удержать взгляд и вытащить меня разговором. «Смотри на меня». «Дыши». «Я рядом». «Хочешь пить?» Он неумолимо раздваивался, порой вместо него я видела Монстра и начинала с визгом вырываться. Но даже за этими рваными вспышками бодрствования мне не удалось спрятаться от чудовищной реальности. Папа на волоске от смерти. Все очень устали и не понимают, что делать. А окровавленную когтистую перчатку Эвера нашли в комнате у физальского посла доброй воли Клио Трэвос.

Так прошло трое полных суток, и, видимо, боги посчитали их как семь ночей. На четвертый день я очнулась сравнительно бодрой, вскочила и вот теперь пытаюсь разгрести последствия всего произошедшего без меня.

– А ее целеры? – тихо уточняет Илфокион, подходя на шаг. Солнце блестит в его сальных, давно не мытых волосах. – Они бы справились.

– Илфокион. – Опять я опускаю «кира». Нет сил на формальности. – Эти ребята… в чем смысл? Они заинтересованы в дружбе с нами. Они не ненавидят Гирию, по крайней мере, я ничего такого не заметила, не почувствовала…

Я не до конца искренна; конечно, мне нужно самой посмотреть им в глаза. Но чего я точно не хочу – так это мазать грязью будущих или как минимум возможных друзей в компании не слишком симпатичного начальника стражи. Причем под дверью, где они заперты, как мыши.

– Вы волшебница с довольно слабой интуицией, – веско напоминает он. Вот же скудоумный дельфин-лицемер, а ведь еще недавно звал меня «развитой девушкой»!

– Но я не дура, – усмехаюсь так зло и уверенно, как только могу, понижаю голос. – Я достаточно к ним приглядывалась. Они не такие, как старшее поколение. – Он изгибает брови, я, вздохнув, не даю напомнить очевидное: – Да, я знаю их пару дней. И да, я должна бы цепляться за любую возможность найти и наказать виновного. Я найду. И накажу. Но…

– Я все-таки хотел бы присутствовать при разговоре на случай… – Илфокион косится на дверь, и в этот раз силу я все же применяю: заставляю его опять ко мне повернуться. Он потирает щелкнувшую челюсть.

– Нет. Ни за что. Полагаю, Клио не скоро согласится видеть вас возле себя, и я ее понимаю. – Щурюсь. Пора сказать то, чего я очень опасаюсь, но, увы, иначе у нас точно не выйдет слаженный дуэт – замена отцу. – Вы напали на нее на допросе, чтобы проверить, есть ли у нее боевые рефлексы. Вы затащили ее сюда. Еще одна подобная выходка – и я отстраню вас от должности, запру в казематах. Не нужно создавать мне лишних дипломатических проблем.

Хорошо, что в одну из минут просветления мне успели это доложить. «Следственный опыт» Илфокиона просто ужаснул меня, нужно будет сейчас выспросить подробности. Ох, как бы не услышать что-то, отчего моя жажда расправы усилится. Она и так клокочет.

Мы смотрим друг на друга тяжело, почти яростно едва ли не полминуты, но наконец он все-таки сдается. Опускает глаза, сжав зубы, и неровная краска приливает к шее, к ушам. Я поражаюсь про себя: какой замызганный у него вид и какие опять идеальные стрелки. Скорее всего, рисуя их каждое утро, он собирается. В смысле, повышает боевой дух. Я слышала, красный народ разрисовывает кожу с теми же целями.

– Ладно. – Он кивает, нехотя снимает с пояса ключ и отдает мне. – Подожду тут. Но будьте осторожнее.

– Вам очень повезло, – игнорирую его напутствие, продолжаю давить, – что Клио… вошла в наше положение. Одно ее письмо брату – и я проснулась бы посреди вторжения.

– Мне не повезло. – Илфокион сжимает губы. Замерев у двери, я жду продолжения. – Ее уговорил кир Эвер. Немного подождать. И он же передал мне… тот ультиматум, с которым она приехала, поэтому после проверки я действительно был очень мягок, куда мягче, чем мог бы. Все мы были.

Эвер. На сердце теплеет, и я тоже сжимаю губы,