Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца - Рувим Исаевич Фраерман

пропускали не одного ручейка, чтобы не напиться. Но всякий раз, как пили, их тошнило. А через какие-нибудь четверть часа снова так хотелось пить, что, заслышав журчание ручья, они со всех ног бросались к воде.

В лощине беглецы решили сделать днёвку и весь день работали над изготовлением парусов из своих рубах, свили из захваченных с собою обрывков верёвок и лоскутьев нужные снасти на тот случай, если удастся раздобыть неоснащённую лодку.

Ночью, двигаясь берегом моря, они обыскивали жерди, на которых жители сушили рыбу. Но ход рыбы ещё не начинался, и поиски были тщетными. Несколько раз они видели пасшихся близ селений лошадей и, мечтая полакомиться кониной, пытались ловить их, но животные были пугливы и осторожны не менее своих хозяев и не подпускали к себе.

Однажды они нашли несколько больших, вполне пригодных для путешествия лодок, но лодки были очень высоко вытащены на берег, к самым жилищам, и спустить их на воду у беглецов не хватило силы.

– Если бы пища была настоящая, разве бы мы вчетвером, хоть без помощи господ офицеров, не стащили такую посудину? – сказал сокрушённо Макаров. – А то едим щавель да щавель, который сами лошади не жрут, даром что конским называется.

Но вот нашлась подходящая лодка у самого берега, но и её беглецы не смогли спустить на воду, так как она стояла к воде боком.

– Что же это, братцы! – воскликнул Васильев. – А ведь надо ещё плыть, и не один день!.. Где возьмём силы?

Эта мысль уже давно тревожила и Василия Михайловича, но он старался отогнать её прочь от себя.

Глава 19

Конец свободе

Уже десять дней были пленники в горах, на свободе.

Наступил день 2 мая. В этот день, как всегда, с рассветом они оставили морской берег, поднялись в горы и, спрятавшись в кустах, начали сушить одежду, вымокшую от ночной росы. Вдруг Василий Михайлович заметил, что кругом их по тропинкам торопливо ходят люди, как будто что-то разыскивая.

– Смотрите-ка, Андрей Ильич, сколько японцев! – сказал он Хлебникову. – Уж не нас ли ищут?

– А вы поглядите-ка сюда! – отвечал тот, указывая, в свою очередь, на ближайший холм.

Сказав это, он быстро прильнул к земле. Остальные сделали то же самое.

На холме стояла женщина, которая, глядя в сторону прячущихся беглецов, и, очевидно, заметив их, махала кому-то рукой.

– Бежим! – скомандовал Головнин и, превозмогая боль в ноге, пустился бежать в ближайшую лощину.

Все последовали за ним. Но не успели они пробежать и нескольких шагов, как лощину со всех сторон окружили пешие и конные солдаты. При этом они подняли страшный крик, которым, видимо, не столько старались устрашить русских, как подбодрить самих себя.

Головнин с Макаровым успели укрыться в зарослях шиповника и стали наблюдать оттуда за действиями японцев. Им было видно, как человек сорок солдат, вооружённых ружьями, луками, ножами и саблями, под командой офицера, окружили Хлебникова с тремя матросами. Василий Михайлович с болью в сердце смотрел на то, как японцы навалились толпой на безоружных беглецов, скрутили им руки назад и погнали в сторону морского берега. Народ всё прибывал. Видимо, сбегались жители ближайших деревень. Они цепью шли по лощине, осматривая каждый кустик.

– Идут к нам… – тихо сказал Головнин, приникая к самой земле.

– Что будем делать, Василий Михайлович? – спросил Макаров.

– Если до ночи нас не сыщут, то проберёмся к морскому берегу, найдём лодку и уйдём в море вдвоём.

– А паруса, чайник, огниво, компас, ножи? Ведь всё осталось у наших!

У обоих оставалось из оружия лишь рогатина с долотом да нож, а из провизии – по крохотному мешочку сушёной рисовой каши с бобами. Василий Михайлович всё же сказал:

– Что нам нужно, мы силой возьмём на берегу. Ты согласен идти со мной?

– Согласен, – отвечал Макаров. – Я тебя вовек не оставлю: куда ты, туда и я.

Вскоре двое японцев с обнажёнными саблями и двое с кинжалами в руках направились прямо к спрятавшимся, а другие, держа ружья и луки наготове, начали заходить с боков и сзади. Когда японцы были уже совсем близко, Макаров, видя, что Головнин взял в руки свою рогатину и готовится оказать сопротивление, тоже достал из-за пазухи свой нож, но сказал при этом:

– А всё ж подумать следует, Василий Михайлович… Убьём одного японца, другого, а погубим товарищей, да и себя. Если же сдадимся мирно, то ты можешь спасти нас, сказавши, что, как начальник, приказал нам идти за тобой, а мы ослушаться не посмели, боясь, мол, наказания, ежели попадём в Россию.

Мгновенье Василий Михайлович колебался. Но последние слова Макарова о России и взгляд его воспалённых, полных страдания глаз произвели на него такое действие, что он тут же бросил свою рогатину в кусты и вышел навстречу японским солдатам.

При виде внезапно появившихся русских японцы присели, как бы прячась в кусты, но это продолжалось недолго. Заметив, что беглецы идут к ним с пустыми руками, солдаты с криком бросились на них, окружили и стали вязать. Потом погнали в селение и ввели в дом, в котором уже находился Хлебников с матросами.

В Матсмай их повели под конвоем по берегу моря. Дорогой Василий Михайлович и его товарищи заметили, что там, где они проходили ночью, по следам их были поставлены тычки[124], а там, где они поднимались в горы, японцы их следы теряли, но позднее, на морском берегу, вновь находили. Это говорило о том, что японцы всё время следили за ними.

Вели пленников целые сутки, при этом ночью перед каждым из беглецов шёл человек с фонарём. А в наиболее подходящих для побега местах солдаты зажигали на шестах пуки соломы, освещая факелами местность на большое пространство.

На другой день, около полудня, неподалёку от Матсмая беглецов встретили Кумаджеро и Тёске с отрядом императорских солдат. Кумаджеро был величественно-спокоен и имел такой вид, будто ничего не случилось. Тёске же был очень взволнован и сердит, – видно, ему сильно попало за побег пленников. Он стал упрекать их в неблагодарности, хитрости, даже в жестокосердии к нему, Тёске, и в конце концов заявил, что должен их обыскать. Обыскал, но ничего, конечно, не нашёл.

И вот снова русские узники, связанные, грязные, оборвавшиеся в своих скитаниях, истощённые и вконец измученные, входили в тот самый Матсмай, из которого они ушли весенней ночью десять дней назад, полные надежды и сил.

Их привели прямо в губернаторский замок; причём при входе в ворота